"Генрих Манн. Венера (Трилогия "Богини, или Три романа герцогини Асси", Книга 3)" - читать интересную книгу автора

подчинились ему; он, как патриархальный деспот, выказал себя очень
милостивым по отношению ко всем женщинам, а также к красивым парням. Он жил
среди них, в грубом холщовом костюме, немного смягчившийся, полный сурового
добродушия, вечно распевая грубые песни. Он делал вместе с ними лепешки из
поленты, пек их над углями на плоском камне и глотал горячими, как огонь. Он
готовил им похлебку с цикорием и луком. Те, которых он заставлял любить
себя, не получали ничего лучшего.
Герцогиня часто ходила с ним в поле. Его худая, точно вылитая из стали,
фигура нагибалась и поднималась вместе с ударами заступа. За коричневой
нивой по волнистому холму, на вспаханных террасах, поднимались тихие, как
тени, масличные деревья. Их корни, точно с трудом двигавшиеся ноги, тащили
вверх тяжесть масла, в котором утопал склон. Они были красотой и богатством
этой страны!.. Сладострастие столь тяжелого плодородия совершенно размягчило
и обессилило их. У их корней, под застоявшейся водой, образовались очаги
гниения. Насекомое с желтой головкой, воевавшее с ними, проникало в их плоды
и оставляло в них свои яйца. Железо садовода выдалбливало их ствол - но они
хрупкими извивами поднимали его зияющие пустые стены к свету. Пепельная
зелень их глав покоилась в нем, серебристо улыбаясь, как уже тысячу лет, - и
улыбаясь, не склоняясь ни перед чем, кроме холода, они свершали чудо новых
урожаев.
Она часто отдыхала в тени. Подле нее, в дроке, круглились большие
свежие арбузы с красными трещинами; ей стоило только протянуть руку, и сок
капал на нее. Мимо нее тихо бежал ручей. Наверху, над заборами, в длинные
беседки из виноградных лоз спускалась темнота. Листья вплетали в нее светлые
узоры. По ту сторону в гибкой синеве высились прозрачные горы. Герцогиня
отдыхала, полураздетая, опустив ногу в воду. К ее обнаженному локтю
прижимался ягненок. Медленными, неровными шагами проходили мимо нее,
поодиночке или парами, старые овцы и бараны с головами, точно вышедшими из
мифов. За ней с треском бросались в заросль козы. Старый козел,
фантастически скаля зубы, вытягивал свою костлявую голову. Вдыхая острый
запах, исходивший от животных и трав, она думала:
"Я точно ослиная шкура, прежде чем ее нашел принц. Не спустилась ли я,
как она, чтобы уйти от мучений любви, с террас моей виллы, в лунный свет, не
видя цели пред собой? Мне кажется, что в ту ночь меня увез сюда в тележке
баран. Ах! Ходить по грязи, научиться переносить солнце, сидеть босой и
глядеть на свое отражение в воде: - сегодня я не хочу ничего другого. Те
бронзовые фигуры, между солнцем и нивой, которыми я когда-то наслаждалась в
Далмации и Риме, как грезами, а в Венеции, как картинами - теперь я
замешалась в их толпу, жаждущая, и нетребовательная. Я устала - и в грубой
любви этого животного-полубога я отдыхаю от нечеловеческой мечтательности
стольких лет, от их невыразимой возвышенности, от их страстей, которые
кончались так горько, и от всего, что далеко от природы. Теперь я тихо лежу
в траве и хочу только, чтобы она закрыла меня всю и чтобы я чувствовала уже,
погребенная, в своей груди движение соков этой земли".
Потом герцогиня и крестьянин бок о бок возвращались домой по темнеющей
равнине. Вечернее зарево, точно закоптелое, прорывалось сквозь сумеречную
дымку. Наверху расплывалось и расползалось пурпурное облако. Все вокруг
трепетало от страха перед ночью. Масличные деревья своими искаженными тенями
устремлялись вперед; они убегали, откинув назад верхушки, точно седые
волосы: но не могли ни упасть, ни убежать. Далекий, чуткий мрак окутывал