"Томас Манн. Хозяин и собака (Новелла)" - читать интересную книгу автора

Баушан все еще сиротливо сидит посреди дороги - крохотное, темное,
нескладное пятнышко, при виде которого у меня всякий раз сжимается сердце,
и я сажусь в трамвай, терзаясь угрызениями совести. Как он ждал! И что
может быть ужаснее мук ожидания! А ведь вся его жизнь - ожидание прогулки
со мной; не успеет он отдохнуть, как уж опять ждет, что я пойду с ним в
лес. Он и ночью ждет, потому что спит Баушан урывками круглые сутки, то
часик вздремнет на зеленом ковре лужайки, когда солнце славно припекает
спину, то прикорнет за дерюжными занавесками конуры, коротая длинный,
ничем не заполненный день. Но зато он не знает и ночного покоя, сон его
прерывист и тревожен, он кружит в темноте по двору и саду, бросается туда
и сюда и - ждет. Он ждет обхода сторожа с фонарем и, вопреки здравому
смыслу, провожает его шаркающие шаги угрожающим и призывным лаем, ждет,
квгда посветлеет небо, ждет, когда в дальнем садоводстве пропоет петух,
ждет, когда утренний ветерок проснется в ветвях и когда отопрут наконец
кухонную дверь и он сможет туда прошмыгнуть и погреться у плиты.
И все же, думается мне, ночная пытка скукой для Баушана ничто по
сравнению с тем, что он испытывает днем, особенно в хорошую погоду; все
равно зимой или летом, когда солнце манит на волю, в каждой жилочке
трепещет страстное желание порезвиться и поиграть, а хозяин, без которого
прогулкой как следует не насладишься, будто назло, сиднем сидит за своей
стеклянной дверью. Подвижное тельце Баушана, в котором с лихорадочной
быстротой пульсирует жизнь, отдохнуло досыта, даже до пресыщения, о сне
нечего и думать. Он подымается на террасу, подходит к моей двери, со
вздохом, идущим из самой глубины души, растягивается на полу, кладет
голову на вытянутые лапы и обращает страдальческий взор к небу. Но,
впрочем, роль мученика он выдерживает секунды две-три, не более. Что бы
такое предпринять? Может, спуститься по ступенькам к пирамидальным туям,
что стоят по обе стороны куртины с розами, и поднять ногу - на ту, что
справа, которая из-за дурной привычки Баушана каждый год засыхает, так что
вместо нее приходится подсаживать новую? Итак, он спускается вниз и делает
то, в чем не испытывает ни малейшей нужды, но что может хоть на время
рассеять его и занять. Долго стоит он на трех ногах, несмотря на явную
бесплодность своих усилий, так долго, что четвертая нога у него начинает
дрожать, и Баушан вынужден подпрыгивать, чтобы сохранить равновесие. Потом
он опять становится на все четыре лапы, но, что ни делай, все равно ему не
легче. Тупо глядит он вверх, в сплетенные ветви ясеней, где, весело
щебеча, гоняются друг за дружкой две птички, и, когда они стрелой улетают,
проводив их долгим взглядом, отворачивается, будто пожимая плечами и
дивясь такой ребяческой беспечности. Затем он начинает потягиваться так,
что трещат все суставы, обстоятельности ради разделяя эту операцию на две
части: сначала он вытягивает передние ноги, высоко вскидывая зад, потом
вытягивает задние ноги и оба раза зверски зевает во всю пасть. Но вот и с
этим покончено, как ни старался он продлить удовольствие, а если уж ты
потянулся по всем правилам, сразу опять не потянешься. Баушан стоит и в
мрачном раздумье смотрит в землю. Наконец медленно и осторожно он начинает
кружиться на месте, будто собираясь лечь, но еще не зная наверное, как
лучше к этому приступиться. Тут, однако, его осеняет новая мысль: ленивой
походкой он идет на середину лужайки - и вдруг диким, почти бешеным
броском кидается на землю и давай кататься по зеленому бобрику
подстриженного газона, который щекочет и охлаждает ему спину. Такое