"Томас Манн. Хозяин и собака (Новелла)" - читать интересную книгу автора

его по плечу.
А он стоит и смотрит, прислушивается к звукам моего голоса, улавливая в
убеждающих интонациях явное одобрение своей персоне. И вдруг быстрым
движением вскидывает голову к самому моему лицу и смыкает в воздухе
челюсти, будто хочет откусить мне нос, - пантомима, которая служит,
по-видимому, ответом на мои похвалы и всякий раз заставляет меня со смехом
отпрянуть, к чему Баушан тоже давно привык. Это своего рода воздушный
поцелуй, наполовину ласка, наполовину шалость, штука, которую он
проделывал еще щенком и не свойственная ни одному из его предшественников.
Впрочем, он тут же со смущенно-лукавым видом просит прощения за допущенную
вольность, виляет хвостом и смешно пригибает голову. Но вот мы выходим за
калитку.
Навстречу нам несется шум, похожий на рокот моря. Дом мой стоит возле
быстрой порожистой реки, от которой его отделяет лишь тополевая аллея,
обнесённая решеткой полоска газона с молоденькими кленами и насыпная
дорога; по обе ее стороны растут огромные осины - великаны, явно
подделывающиеся под старые искривленные ветлы; их белый пух к началу июня
будто снегом засыпает окрестность. Вверх по реке, в сторону города, саперы
проводят занятия по наведению понтонного моста. Стук их тяжелых сапог о
доски настила, отрывистые слова команды явственно долетают до нас. С
другого берега слышатся заводской шум и грохот: вниз по течению, наискось
от нашего дома, раскинулись корпуса большого паровозостроительного завода,
который за войну сильно разросся; длинные окна его цехов всю ночь напролет
светятся в темноте. Новенькие, отливающие лаком паровозы, проходя
испытание, деловито снуют взад и вперед.
Иногда протяжно завоет гудок, какой.-то глухой стук время от времени
сотрясает воздух, и из множества труб валит дым, но ветер, по счастью,
относит его за лес на противоположном берегу, да и вообще-то дым редко
переползает через реку на нашу сторону. Так мешаются в полупригородном,
полудеревенском уединении этого уголка звуки погруженной в самое себя
природы и человеческой деятельности, и надо всем сияет ясноокая свежесть
раннего утра.
Обыкновенно я выхожу на прогулку этак в половине восьмого по
официальному времени, на самом деле, значит, в половине седьмого. Я иду,
заложив руки за спину, по залитой нежарким еще солнцем аллее, которую
пересекают длинные тени тополей; реки мне не видно, но я слышу ее вольное
мерное течение; тихо шелестят деревья, воздух наполнен неумолчным
чириканьем, щебетом, раскатистыми трелями и переливами певчих птиц; во
влажной голубизне неба, с востока, летит аэроплан - жесткая механическая
птица, направляя свой ничем не стесненный полет над рекой и лесом; гул его
сперва усиливается, затем постепенно замирает; а Баушан радует меня своими
легкими красивыми прыжками через низенькую решетку газона - туда и
обратно, туда и обратно. Он прыгает, зная, что доставляет мне
удовольствие; ведь я сам обучал его этому, постукивая тросточкой по
ограде, и хвалил, когда у него хорошо получалось; вот и теперь он чуть ли
не после каждого прыжка подбегает ко мне, ждет, что я скажу ему - какой он
молодчина, какой он смелый и ловкий пес, пытается допрыгнуть до моего лица
и, когда я его отстраняю, мокрым носом муслит мне ладонь. Кроме того, эти
усердные гимнастические упражнения заменяют ему утренний туалет, с их
помощью он приглаживает свою взъерошенную шерсть и избавляется от