"Юрий Манов. Тринадцатый апостол, или Господа присяжные заседатели" - читать интересную книгу автора

Глава 4

МАЛАЯ ЗАЧИСТКА

Пила так и умер, улыбаясь. Может быть, это и справедливо, что на тот
свет он отправился со своей совершенно идиотской косой улыбкой, от которой
прямо-таки бесилось полковое начальство на построениях. С улыбкой его и
схоронили, после того как в жестком бою пуля-дура пробила истертый камуфляж,
пропахший потом "тельник", широкую грудь, украшенную наколкой "Русский
легион" на фоне парашютного купола, и горячее сердце сержанта Пилющенко.
Он умер мгновенно, и наверное, даже не почувствовал боли. По крайней
мере рядовой Бардин клялся, что палец мертвого Пилы еще с полминуты давил на
гашетку пулемета, не давая "духам" высунуться ни на секунду. И вроде бы
мертвый Пила даже кого-то убил...
А вот его лучшему другу Самохе - старшему прапорщику Самохину - не
повезло. Он, раненный в живот осколком, умирал долго и мучительно.
Санинструктор кое-как затолкал самохинские кишки обратно в рану и вколол ему
тройную дозу морфина, но и это не помогло. Самоха орал и стонал еще часа
полтора после того, как "духи" отступили. И им, наверное, тоже было не по
себе от жутких воплей. По крайней мере на штурм этой ночью они не пошли.
Поэтому ребят хоронили относительно спокойно, здесь же, во дворе школы.
- Прощайте, товарищи! - начал траурную речь старлей Лоридзе над тремя
свежими холмиками. - Дрались вы честно, погибли, как герои! Сегодня мы не
можем поставить вам памятник, даже на салют патронов у нас маловато. Но
клянусь, все мы клянемся: добьем эту нечисть, поставим вам памятник.
Монумент поставим! Школу эту вашим именем назовем. Спите спокойно...
И уже глубокой ночью, когда взвод, вернее то, что осталось от взвода
разведчиков ОМОНа, заснул впервые за три дня, Семенов с Бардиным в свете
полной луны потихоньку срыли холмики и завалили могилы щебнем и песком.
"Духи" в последнее время все чаще глумились над трупами "федералов", не
брезгуя разрывать свежие могилы.
Закончив работу, Бардин вдруг уселся на одну из парт, которыми омоновцы
перегородили ворота школьного двора, и заплакал. Он рыдал, размазывая слезы
по грязным щекам, рыдал взахлеб, не стесняясь Семенова.
- Пойдем, Семен, - сказал Семенов. - Выспаться надо, завтра нам воевать
еще...
- Спасибо, - всхлипнул Бардин. - Спасибо, товарищ старший лейтенант,
что имя мое помните.
- А как же, мы ж с тобой почти тезки, - попытался пошутить Семенов.
- Да, тезки... Мамке моей отпишите, мол, служил, воевал достойно. Ей
это надо, она в деревне всем письмо покажет, ей тогда сельсовет поможет.
Дрова, картошка, комбикорм... Что плакал - не пишите...
- Да ладно тебе, сам напишешь...
- Нет, командир, не напишу. Убьют меня, завтра убьют. Я знаю. Вы жить
будете долго, а меня убьют.
Больше Бардин ничего не сказал. Встал, утерся рукавом и пошел в школу
спать.
И на самом деле рядовой Семен Васильевич Бардин следующим утром