"Анатолий Тимофеевич Марченко. Третьего не дано (Советский военный роман) " - читать интересную книгу автора

плыл бы хорошо, да у капитана белая горячка. Потому, мол, беспорядку
много, все неладно.
- Ошибки молодости, - буркнул анархист. - А память у вас, молодой
человек, феноменальная...
- Еще вопрос. Вы считаете себя идейным анархистом. Почему же вы прятали
под своим крылышком бандитов, контру и прочую сволочь? Это согласуется с
вашим учением? - Мишель распалялся все сильнее. - Да вы... предали и
Бакунина, и Кропоткина! И все светлое, что было в их учении!
Анархист, насупившись, молчал.
- Итак... - начал Мишель.
- Рано еще зачитывать приговор, рано! - задыхаясь, воскликнул анархист,
и бородка его затряслась, будто кто-то невидимый то и дело дергал ее. -
История еще скажет, скажет...
- Пора вставать, дядя, - прервал его Калугин. - Корабль у пирса.
- Пора вставать, - подтвердил Мишель. - Пора держать ответ перед
историей!
Анархист молчал.
- Фамилия? - насупился Калугин.
- Пантюхов, - неохотно назвал анархист.
Когда он неверной, подпрыгивающей походкой покинул комнату, Мишель не
почувствовал морального удовлетворения: не такая уж большая радость
сражаться с обреченными.
Зато Калугин обрадовал его. Хлопнул по плечу, сказал коротко:
- А ты мастак. С тобой, видать, и в кругосветку можно. - Он помолчал и
добавил: - Тут еще попался интересный персонаж. Громов некий. Сейчас его
приведут, займись. Я Илюху на подмогу вызвал. Пусть записывает показания.
Пригодятся...
Вскоре вихрем влетел в кемнату Илюха - черноволосый парнишка, совсем
еще мальчуган. Потертая кожанка была ему явно велика. На фуражке красным
огоньком лучилась звездочка. Паренек, ослепив Мишеля солнечной улыбкой,
отчеканил:
- Сотрудник Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с
контрреволюцией Илья Фурман!
- Комиссар Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с
контрреволюцией Мишель Лафар! - в тон ему представился Мишель.
Илюша стремительно сел за стол, открыл картонную папку с бумагой, всем
своим видом показывая, что он готов выполнять свои обязанности со всем
старанием, на какое способен.
Громов вошел неторопливо, с достоинством. Несмотря на то что его ждал
допрос, он был невозмутим. Казалось:
однажды надев маску, он так и не снял ее. Он отрешенно смотрел куда-то
поверх Мишеля.
- Садитесь, - предложил Мишель.
Громов сел спокойно, не стремясь произвести выгодное для себя
впечатление, не подчеркивая желания казаться независимым. Жизнь успела
сделать горестные заметы на его лице: пригасила, присыпала пеплом когдато
яркие, броские и суровые черты. Серые, с малахитовыми искорками глаза в
глубине своей таили едва приметное выражение усталости и печали. Темные
густые волосы холодновато светились снежинками седины.
- Вот это приобщи к делу, - сказал, входя, Калугин и протянул Мишелю