"Георгий Марчик. Первая и единственная ("Маленькая золотая штучка") " - читать интересную книгу автора

Я сразу понял, что это он о Вале. Понял и то, какого я дал маху, когда
вступил с ним в постыдный сговор. Ведь сначала все это было вроде шутки.
Пусть не очень красивой, не очень удачной, но все же шутки. Я ведь и сам
тогда еще не осознал в полной мере, что значила для меня Валя. А этот мой
бывший приятель смотрит на меня своими каменистыми глазами и продолжает
нудить, словно взвешивает на весах каждое слово:
- Понимаешь, Гена, какое дело. Она мне тоже по нраву. И теперь моя
очередь. Все должно быть по справедливости.
Вон оно что. Воистину, у каждого Моцарта есть свой Сальери. От
гнусного, прямо-таки иезуитского тона все во мне так и закипело, но я
сдержался, все еще продолжал играть в ту игру, которую мы начали, когда
канались.
- Об очереди у нас уговора не было, - жестко сказал я, давая понять,
что уступать ему не намерен и что никаких его прав на Валю не признаю. - А
кроме того у меня с ней ничего не было. Это я так сказал. Валя честная
девушка.
- Не знаю, не знаю, - Шурка покачал головой, в упор буравя меня
недобрым взглядом. На испуг брал, скотина - Честная или не честная сейчас к
делу не относится. А если хочешь знать, в прошлую экспедицию она с Подлянкой
путалась. Он мне сам говорил.
Меня как ошпарило - я вскочил, готовый придушить этого Подлянку,
вскочил и сел, беспомощно озираясь по сторонам.
- Врет Подлянка. Ему соврать - раз плюнуть.
- Возможно, - менторским голосом сказал Шурка. - Она, конечно, честная
как человек, с этим я не спорю. Но женщина есть женщина. Она тоже живая. Ну,
а если у тебя с ней ничего не было - это твое дело. Тем хуже для тебя. - Тут
он немного сменил тон. - Неужели, Гена, мы с тобой бабу не поделим? - И он
пренебрежительно сплюнул.
Вот так он все поворачивал на блатной манер - мол, чего там толковать.
Раз, мол, разыграл девчонку, то тем самым признавал и за ним право на нее.
Так что крути не крути, а теперь должен уступить. Что-то вроде правил
карточной игры - проиграл - хочешь не хочешь, а плати. Такой в общем-то был
смысл его слов. Видно было, что он заранее продумал разговор со мной и не
зря вызвался идти на станцию, хотя вчера уговаривались, что пойдет другой.
Мне бы сказать просто - отвяжись, мол, от меня со своими дурацкими
притязаниями Я люблю ее, она меня. Но сказать так у меня язык не
поворачивался. Тем самым я должен был бы заявить и ему, и себе, что я совсем
не тот человек, каким был и за кого выдавал себя до сих пор. Сказать это я
был не готов. Правила красивой игры не позволяли, все, что я исповедовал до
сих пор, мои понятия о жизни противились этому. Чтобы сказать такую простую
вещь, надо было преодолеть внутри себя огромную преграду - стать или вернее
признать себя другим человеком. Все это я скорее не понимал, а чувствовал и
никак не мог решиться перейти этот невидимый барьер.
Шурка это тоже, конечно, понимал и продолжал наступать на меня. Он
представить себе не мог в полной мере всей серьезности нашего разговора и
моего отношения к Вале. Его просто раздражало мое сопротивление, и он во что
бы то ни стало хотел убрать со своего пути эту преграду.
- Чего ты ломаешься? - примирительно сказал он. - Тебя-то от этого не
убудет. Ты, потом я, потом снова ты. Нашли из-за чего спорить. Договорились?
- Нет, - сказал я, глотнув воздуха, будто мне не хватало дыхания. - Не