"Анатолий Мариенгоф. Бритый человек" - читать интересную книгу автора

куча. Похожий на остpoг. А также на полковника Боткина, командира
Приморского драгунского полка, квартировавшего в Пензе. Колокольня же
соборная походила на пензенского губернатора фон Лилиенфельд-Тоаля,
тщательного средневека с неулыбающимся ртом.

3

Из Нижнего Новгорода, из дворянского какого-то заведения, в нашу
Пустаревскую гимназию перевелась достопримечательность. Надо сказать, что
всегда у меня была к достопримечательностям склонность. Будь то седобородый
красавец-архиерей, питомец Пажеского корпуса, носивший клобук монаший словно
сверкающий кивер синего кирасира, или разважничавшийся волкодав со многими
медалями столичных собачьих выставок, непременный спутник полицмейстерской
дочки с личиком из монастырского воска и глазами нежнейшей голубизны
свежевыпавшего снега ясных и очень морозных ночей.
Когда достопримечательность из дворянского института появилась в нашей
гимназии, у меня от первого взгляда запрыгала невидимая жилка над правой
бровью и заползали по хребту мурашки, несуществующие в природе.
Мне тут же смертельно захотелось подбежать к нему, лепетать какие-то
жалкие слова, лебезить, угождать, заискивать с глазами, залосненными лестью.
Для преодоления противного желания потребовалось довольно мучительное
усилие. Я его проделал. Но ладонь, тяжелая и холодная, продолжала лежать на
груди.
Кроме того, я определенно завидовал и злился на Сашу Фрабера. Он, к
моему изумлению, не только, как ни в чем не бывало, посадил институтца к
себе на парту, но на первых порах даже держался по отношению к нему
покровительственного тона. Саша Фрабер - гимназист с ластиком, с часами, с
карандашом в жестяной капсюльке и перочинным ножиком с тремя лезвиями,
ногтечисткой, зубоковырялкой, подпильником и ножничками. Если к Саше Фраберу
обращались с вопросом, хотя бы самым пустяковым и ничего незначащим, он
обычно отвечал: "Я об этом должен подумать".
И собирал на лбу кожу в крупную складку. Саша Фрабер не любил, чтобы
его торопили: "Если ты хочешь услышать мое мнение, пожалуйста, не мешай мне
думать".
В такую минуту было бы неблагоразумно сунуть ему под мышку нужную
тетрадь или книгу: "Разве ты не видишь, что я думаю?" - кричал он на не в
меру прытковатого приятеля и гневно швырял на пол злосчастную книгу.
Маленькие фраберовские недостатки росли в тот день в моих глазах с
неимоверной быстротой, принимали чудовищные размеры. Я говорил самому себе:
"Нечего тут и обсуживать; толстозадое "подумать" тебя ограбило. Полюбуйся,
как этот гнусный карандаш в капсюльке без всякого затаенного волнения
расхаживает по коридору с твоим институтцем. Как без малейшей трепетливости
кладет руку на его светящийся лаковый пояс. Как без бьющегося сердца
расчесывает свой дурацкий нафиксатуренный ершик черепаховой гребенкой,
извивающейся в пальцах, словно полоска бумаги". И спазма перекусывала мне
горло.

4

Я уже упомянул, что свое несчастье поймал за хвост пятнадцать лет тому