"Эрнест Маринин. Тете плохо, выезжай!" - читать интересную книгу автора

трамваем ногу сорок второго размера. Даже если в остальном попал хирург в
точку - не пришил вторую левую ногу и длину правильно выбрал, все равно
человек нормально ходить не сможет. У правой и левой ног будут разные
моменты инерции, а потому разные собственные частоты колебаний. Человек
будет все время уставать. Вот так и с внутренними органами, только
несравненно сложнее... Конечно, ему самому не раз приходилось работать
наспех - несчастный случай, больной в шоке, до смерти минуты, тут не до
чистоты, главное - запустить организм, включить его, заставить работать.
Зато потом - месяцы "вживания в образ", подбора оптимальных частот,
многократные психокинетические воздействия... В технике это называют
селективной сборкой - для каждого узла подбирают самую подходящую деталь,
из десятков почти одинаковых. А ведь там детали изготовляют по одному
чертежу, со строгими допусками - и то о полной взаимозаменяемости говорить
не приходится. А здесь - человек...
Хватит. Надо успокоиться. Вот уже видна осина у теткиных ворот. Через
пять минут придется работать. Долой все посторонние мысли. Сейчас они -
помеха.
Саврасов остановился у калитки. Тронул рычажок щеколды, калитка,
скрипнув, отворилась. Молодец, Ольга, не повернула завертку. Улыбнулся.
Тетя Глаша, душа беспокойная... Ладно. Хватит. Я спокоен, уверен, бодр. Я
готов к работе.
Он прошел от калитки к крыльцу по выложенной из толстых сосновых плах
дорожке, мельком оглядел дворик. Пустые грядки сбегали к забору, ежился в
утренней прохладе малинник с облетевшей листвой. Кадка слева от крыльца,
старая, зеленая внутри, полна до краев. И здесь вчера шел дождь...
Дверь в сени была не заперта. Она открылась без скрипа - одна на весь
дом такая. Был, правда, и у нее свой голос. Даже не голос, а так, шепот
тихий, задушевный...
Он снял волглый после вчерашнего дождя плащ, повесил на деревянный
колышек, вбитый в щель между бревнами. Заметил, что передняя стенка сеней
вот-вот завалится - уже засветилось в углу. И отогнал эту мысль. Потом,
все потом. После. Вот если б Ольга догадалась и внутреннюю дверь не
закрывать на крючок. Впрочем, догадалась - не то слово. Если б закрыла,
можно бы сказать "догадалась". Баба она безалаберная, бесхитростная, всю
жизнь все у ней нараспашку: и изба, и душа. Оттого и векует напару с
Марьяшкой своей толстомясой, такой же дурехой, как маманя...
Саврасов улыбнулся. Это что же, тетка не спит? Или, может, стены тут ее
духом да мыслями пропитались? Или просто рефлекс собственной памяти?..
Так, с улыбкой, и вошел в избу.
Все было, как в давешнем сне. Горела настольная лампа под зеленым
стеклянным абажуром, заслоненная газетой "Путь Октября", под лампой на
вязаной крючком салфетке - алюминиевый патрончик с валидолом, пузырек
валерьянки, стакан граненый с водой... Возле стола - стул с высокой
деревянной спинкой, только Ольга перебралась со стула на диванчик. Сопела,
уткнувшись носом в обтянутый тканью валик, натянув на ухо серый теплый
платок, подвернув по-детски коленки. Снилось Ольге, что стоит она,
молодая, стройная, на высоком чистом крыльце своей избы, стоит,
завернувшись в шаль, локоны подвитые на щеку спадают, ветерок их шевелит,
и уж такая она румяная да красивая, улыбка у ней на лице спокойная,
уверенная, знает, Иван сегодня с получки выпил, Альбина-ведьма его в дом