"Эрнест Маринин. Тете плохо, выезжай!" - читать интересную книгу автора

много, назад, вот он! А теперь - всю мощность, слева и справа со сдвигом
по фазе на полупериод... Поверхность уплотнения начала оплывать, пора
подключать кровь. Плотней блок сознания пациента, взять управление сердцем
на себя, наращивать амплитуду... Ничего, хорошее сердце, для него это не
перегрузка, мощней толчки, удары, так, так, так... В опухоли резонансные
колебания, размахи закритичные, разрываются клеточные оболочки,
турбулентные вихри в плазме рвут ядра, лейкоциты подхватывают обломки,
уносят дальше, дальше, к фильтрам. Теперь выводить на предельные режимы
все - спинной мозг, костный мозг, селезенку, печень, почки... Опухоль
уменьшается, меняется ее собственная частота, быстро варьировать импульсы,
не упускать резонансы... Усилить дыхание - телу нужен повышенный приток
энергии... Хватит, там уже месиво, беспорядочная толчея, это лишь мешает
лейкоцитам... Плавно выводить амплитуду до нуля... Сердцу тяжело - помочь,
бегущую волну - на сосуды. Тормозят известковые отложения - ничего, сейчас
они затрещат, чуть больше размахи, вот так, начисто можно потом, завтра, а
сейчас только самые крупные бляшки, расколоть их, изломать, пусть
работают, как абразив, наложить ультразвук... Хорошо, можно понемногу
отключаться, только поддерживать поток крови, это уже ерунда, это можно и
во сне, только не сбивать ритм, просто поддерживать, а самому спать,
спать, пусть работает сторож в мозгу, пальцы на запястье, вполне
достаточно, а я посплю, утомительное это все-таки дело - знахарство...
Так он и заснул, улыбаясь слегка тому, что он молодец, хотя и простой
малограмотный знахарь со степенью...
В пятом часу прибежала Ольга прямо с мануфактуры, не заходя домой.
Саврасов отложил топор и распрямился.
- Здорово, сестрица! - сказал он, старательно напирая на "о".
- Здравствуй, Толик! - засмущалась Ольга. Отвыкла все-таки. Столько лет
вместе, выросли в одной семье, тетю Глашу маманей звали (хоть ни ему, ни
ей даже и не родня она - в войну взяла сирот), да и потом, когда взрослыми
стали, связь не теряли, а все же смущается. Смешная. Как будто
профессорское звание и вправду занесло названного брата, в заоблачные
выси. Господи, когда же отучится наш народ от слепого чинопочитания!.. А
может, права она? Может, и я в самом деле так отдалился? Да нет, ерунда.
Вот и тетка заметила, смеется.
- Что это ты, Олюшка? Глянь, зарделась как - чисто невеста!
- Да ну вас! - в сердцах крикнула Ольга, рукой махнула и сама
рассмеялась. - Ну, отвыкла малость, вот и смущаюсь. Да и не смущаюсь
вовсе, просто рада! Ой, маманюшка, а ты что ж это вскочила? Докторша
лежать велела, покой тебе нужен!
- Да что мне докторша-то? Вишь, придворный лекарь мой прибыл, он лучше
знает, что мне нужно - покой ли, беспокойство или еще что. Да и за ним
приглядеть надо, чтоб ногу себе не оттяпал, по сучкам тюкаючи. Чай, как
профессором заделался, так вовсе дрова колоть разучился, ему, небось,
доценты да ассистенты колют. А как сам ради гимнастики порубить дровишек
удумает, так ему топор медсестрица-блондиночка подает, в намордничке
белом, верно, Анатоль Максимыч?..
Ольга - вся удивление: рот распахнула что твои ворота, глазищи и того
шире, руками разводит, плечами пожимает.
- Ну Толик, ну чудодей! Мигом излечил! Да ведь она уж и ехидничать
начала, маманюшка наша! Примета верная, теперь десять лет здоровая будет!