"Мариво. Удачливый крестьянин " - читать интересную книгу автора

своих лакейских разговорах. Выходит, мое покровительство, оказываемое без
всякой задней мысли, навлечет на нее злобную клевету. Нет, милейший, этого я
не допущу. Раз уж мне пришлось вмешаться в это дело, - а мне известно, что
ты брал у нее деньги на правах будущего мужа, - я не позволю тебе глумиться
над ней. Я положу конец клевете, а пока заявляю тебе следующее: либо ты
женишься, либо будешь иметь дело со мной. Решай сам. Даю тебе двадцать
четыре часа на размышление; итак - женитьба или тюрьма, вот мое последнее
слово. А теперь ступай вон, негодяй!
Приказ его, вкупе с таковым эпитетом, нагнал на меня страху, и я в два
прыжка очутился за дверью.
Женевьева, уже уведомленная о моем свидании с барином, ждала на
лестнице.
А, это ты? Говорят, барин посылал за тобой? - спросила она,
притворившись, будто оказалась тут случайно. - Что ему нужно?
- Не спеши, не спеши, душечка, - сказал я ей, - барин дал мне двадцать
четыре часа на размышленье, и я намерен сообщить мой ответ в самую последнюю
минуту.
Я прошел мимо, окинув ее неприязненным, даже враждебным взглядом,
который ее ошеломил; она широко раскрыла глаза и уже готова была заплакать,
но меня это нисколько не тронуло. Необходимость выбора между ее рукой и
тюремной решеткой излечила меня от последних остатков слабости к ней; сердце
мое освободилось от любви, как будто никогда ее не знало. К тому же
отчаянный страх, охвативший меня, исключал всякое нежное чувство.
Она несколько раз жалобно окликнула меня:
- Жакоб, скажи хоть слово, Жакоб!
- Через двадцать четыре часа, мадемуазель!
Я побежал от нее без оглядки, ноги сами несли меня.
Помню только, что я очутился в саду. Сердце мое колотилось, я всей
душой тосковал по капустным грядкам в нашей деревне, я проклинал парижских
девиц, на которых заставляют жениться насильно, приставив пистолет к груди.
"Ведь это все равно, что найти себе жену в ветошном ряду, - стонал я. -
Можно ли быть несчастней?"
Мне стало так жаль себя, что я даже всплакнул; точно слепой, кружил я
среди деревьев, время от времени вскрикивая от горя, как вдруг увидел мою
госпожу, выходившую на аллею с книгой в руках.
- Бедненький Жакоб, - изумилась она, - кто тебя обидел? У тебя слезы на
глазах!
- Ах, сударыня, - ответил я, бросившись перед ней на колени, - ах,
добрая моя госпожа! Через двадцать четыре часа бедного Жакоба упрячут за
решетку!
- За решетку? - переспросила она. - Ты сделал что-нибудь дурное?
- Какое там! Совсем наоборот! - воскликнул я. - Меня накажут именно за
то, что я не хочу поступить дурно. Вы велели мне не ронять чести вашего
дома, ведь правда, сударыня? Да где же мне набраться чести, коли здесь
запрещают ее беречь! Барин не велит мне и мечтать о чести. Что ж это за
скверный город, сударыня, где честных людей сажают в тюрьму, а бесчестных
поселяют в нарядных особняках! Тем, кто женится на бариновых горничных, дают
золото, а возьми за себя приличную девушку - насидишься под замком. Наш
барин задумал, не в обиду будь вам сказано, обвенчать меня со своей
горничной.