"Александр Марков. Вернуться из ада! С победой и пленными" - читать интересную книгу автора

платком или зарыться лицом в сырые прохладные стенки окопа. Казалось, что
сладковатый, похожий на шоколад, запах въелся в одежду и кожу. Теперь его не
смоешь даже мылом, так что, если Энтони сбросит с себя форму и простоит под
душем столько, сколько ему позволят его товарищи, он все равно будет пахнуть
смертью. Чтобы избавиться от этого запаха, нужно, пожалуй, вываляться в
извести.
Изредка Энтони осторожно выглядывал из-за бруствера. Густой, как
кисель, туман обрывался почти на самых подступах к окопам. Он почти затопил
полосу колючей проволоки, а то, что творилось на германской территории, и
вовсе не различалось.
К звуку разбивающихся о землю капель прибавилось еще и чавканье. Энтони
оглянулся. К нему приближался лейтенант, одетый в непромокаемый плащ. На
голову офицер набросил капюшон. Теперь его вполне можно спутать с
посланником смерти, и если бы он замогильным голосом сообщил Энтони, что
пришел забрать душу солдата, то тот нисколько не удивился бы этому.
Лейтенант старался ступать на пятки - так легче вытягивать из грязи
сапоги. Он поддевал грязь носком, делая примерно такие же движения, что и
футболист, который хочет отправить мяч вверх свечой.
- Все спокойно? - спросил офицер.
- Да. - Энтони вытянулся, отдал честь. Челюсти свело холодом, рот плохо
слушался его. Теперь он вряд ли сумел бы произнести более сложную фразу.
Очень хотелось оказаться в землянке. Спрятаться под навесом от дождя. Снять
мокрую шинель и прижаться к теплому боку спящего товарища, а еще, еще...
Он был среди тех, кто, узнав о начале войны, отправился бить стекла в
германском посольстве, и если бы не конная полиция, то ему все-таки удалось
бы пробраться внутрь здания и устроить там погром. Тогда в нем проснулась
звериная ярость. Она возбуждала его так же, как и толпа, которая запрудила
Трафальгарскую площадь, потому что он понял - наконец-то пришло время
перемен. Он ждал их. Он хотел изменить свою жизнь, ведь, кроме скучной
юности и бедной старости, она ничего ему не обещала. Но у Энтони сложилось
слишком неправильное представление о войне, потому что она ассоциировалась с
Индией, откуда ветераны сражений возвращаются в метрополию непременно
богатыми, словно тех, кому не повезло и чьи кости обглодали дикие звери или
высушил ветер, вовсе не существует. Он был наивен. Он верил, что флот его
страны самый сильный в мире, а континентальная армия - ему под стать. Он
даже предположить не мог, что германцы могут оказаться на суше настолько
сильными, что их с трудом будут сдерживать объединенные силы Англии и
Франции. И если тогда, в августе, кто-нибудь сказал бы ему, что через семь
месяцев война все еще не закончится и вместо прогулок по улицам поверженного
Берлина он, как крот, будет все глубже зарываться в землю, неподалеку от
какой-то французской деревушки, спасаясь от шрапнели и пуль, в лучшем случае
он отлупил бы этого провидца, обозвав его предателем, а в худшем - сдал бы в
полицейский участок. Беда в том, что война стала напоминать работу, на
которую надо ходить изо дня в день, вставая рано утром, а если это ночная
смена, то вечером, и так год за годом до пенсии.
Название деревушки Энтони запоминать не собирался, потому что вчера они
останавливались возле другой, а завтра окажутся рядом с третьей. Если
держать в памяти все названия, то там не останется места для более важных
воспоминаний. Неожиданно в душе возникло предчувствие надвигающейся беды.
Туман отступал медленно. Из него, как ребра из полуразложившегося трупа,