"Олег Маркеев. Угроза вторжения " - читать интересную книгу автора

- Разорить один из крупнейших банков - это тебе не ларек спалить.
Вспугнем их раньше времени, можно заказывать по дубовому ящику. При
малейших признаках провала наши начнут рубить хвосты. Меня размажут по
асфальту, но перед этим потребуют, чтобы я отрубил висящие на мне концы. А
это ты, Никитушка. Не бывший опер Журавлев, который в этом деле лишь пешка,
а ты. Можешь мне верить, я это сделаю. И еще. Только посмотри на сторону -
и ты труп. И ничьей резолюции мне на это не потребуется. На ящик из
полированного дуба губу не раскатывай. Сожгу в печке, на хрен, как
гребаного Буратино, понял?
- Нате вам, приехали! - Гаврилов в сердцах хлопнул себя по колену. -
Да я с тобой который год дела кручу, ты вспомни! Мы теперь навечно
повязаны...Кандидатура бывшего опера Журавлева на должность козла отпущения
как на случай провала, так и на случай возможных ответных ходов тех, кто
стоял за банком, Гаврилова вполне устраивала. По сути, Подседерцев был
прав: при провале "по цепочке" звенья рубятся беспощадно. Но стать одним из
них Гаврилову абсолютно не улыбалось. Он хотел продолжить и намекнуть на
несколько особо щекотливых дел, проведенных им для Подседерцева, но быстро
сообразил, что не время поминать старые заслуги.
- Да, Гаврилов, ты сыскное агентство открыл с моей подачи. Я тебя
прикрывал и прикрывать буду, а без такой крыши ты и дня не протянешь, сам
понимаешь. Но дружить мы будем, пока ты себя правильно ведешь. Только я не
дурак, да и ты, хоть и прикидываешься. - Подседерцев с удовольствием
ощутил, что из тела уходит неприятная зажатость. Он чуть было не поддался
настроению и, как правильно уловил Гаврилов, не стал перекраивать операцию
на ходу. Теперь на душе стало спокойнее. "А всего-то и нужно для душевного
равновесия - вытереть ноги о ближнего", - подумал он. - Вечного ничего нет,
Никита. Вот тебе пример.Подседерцев ткнул пальцем в черное стекло.
На стройке Храма, взорванного коммунистами по инициативе
недоучившегося семинариста, а ныне восстанавливаемого под чутким
руководством бывшего коммуниста с благословения патриарха, кипела жизнь.
Нет ничего более вечного, чем глупость человеческая.

***

Как все люди, лишенные внутренней свободы, Гаврилов легко шел на
зависимость от сильных, потому что принадлежность к чужой силе, стайной или
индивидуальной, гарантировала защиту и кусок хлеба. Он умел быть верным, но
при этом изощренным чутьем, характерным для слабых, мог уловить первые
признаки надвигающейся катастрофы, и тогда не раздумывая менял хозяина. Его
измены воспринимались как естественный переход из одного состояния в
другое, даже как карьерный рост, поэтому никогда не влекли за собой тяжких
последствий. Но если в основе стремления к новому у здоровой личности лежит
тяга к обретению большей свободы, то Гаврилов всегда искал новое ярмо.
С началом реформ, когда предпринимательская вольница захлестнула
страну, многие бросились во все тяжкие, желая через финансовую
независимость обрести независимость личную. Гаврилов, оказавшийся в числе
первых уволенных из КГБ, сознательно отверг все варианты личного успеха и
планомерно стал искать возможности стать верным и полезным тем, кто
претендовал на роль новых хозяев новой жизни. Когда улеглась августовская
суета и на экранах телевизоров, в приемных высоких кабинетов, в офисах