"Олег Маркеев. Угроза вторжения " - читать интересную книгу автора

если не о чем, то хотя бы как думает человек.
Сейчас спина Подседерцева была напряжена так, словно он пытался
совладать с тяжестью, неожиданно обрушившейся на плечи.
- Гаврилов, а ты не устаешь дурака валять? Это же самая трудная маска.
Тебе разве в Высшей школе КГБ не говорили? - Подседерцев не
повернулся. Сунул палец между пластинок жалюзи, сделал вид, что увидел
что-то интересное в окнах дома напротив. Стекла в рамах были особенные, с
невидимой глазу неровностью поверхности, исключавшей снятие информации
лазерным лучом. Для любителей пользоваться микрофоном направленного
действия в раму были вмонтированы миниатюрные динамики. Вместо разговора в
кабинете "слухач", залегший на одной из соседних крыш, мог наслаждаться
бесконечным концертом хард-рока.
- У нас в Вышке много чего говорили. Но я и без них знал, что умных
никто не любит. Дураком легче и жить, и работать. - Интуиция подсказала,
что Подседерцев сейчас резко развернется, и, понимая, что надеть маску
простака не успеет, Гаврилов быстро наклонил голову над рассыпанными на
столе бумагами.
- Только из меня дурака делать не надо! - Подседерцев круто
развернулся, под каблуками пискнул синтетический ворс ковра. - Первое,
Журавлев подставляется на интервью и рекламирует свою новую книжку. Второе,
он смертельно болен, а, значит, готов пуститься во все тяжкие. Так что же
он такое накропал, если ты меня через всю Москву к себе приволок, а? Только
не вздумай сказать, что до сих пор не удосужился выяснить. Гаврилов, я же
тебя не первый год знаю, так что можешь не надрываться. Корчишь из себя
клоуна, а у самого с утра лицо, как после клизмы!
Гаврилов хмыкнул, вытащил из стола толстую папку, покачал в руке,
потом звонко шлепнул ею по полированной столешнице.
- Это ксерокс рукописи Журавлева. Вчера вечером получил, закончил
читать к утру. Мура ужасная, слов нет, но фактура! В нашей операции ты
использовал докладную записку Журавлева десятилетней давности. Он с ней
носился по всем высоким кабинетам, пока ему открытым текстом не сказали,
что он ни фига не смыслит ни в мафии, ни в контрразведке. Пока мы с тобой
гадали, как его закадрить, он, паразит, взял и написал об операции, которую
с таким трудом пробивал. Все написал! Слово в слово по докладной. Основные
фигуранты, как бы он их ни назвал, легко угадываются. Все ходы операции
прописаны так, что бери и делай. Вот такие у меня новости.
Подседерцев вернулся к столу, садиться не стал, уперся кулаками в
край, нависнув над притихшим Гавриловым.
- Идиот, - тихо произнес он, уставившись на титульный лист рукописи.
Гаврилов не понял, кому это было адресовано - ему лично или автору
рукописи, но уточнять не стал. Продолжая незаметно, снизу, следить за
выражением лица Подседерцева, продолжил:
- Сюжет банален до безобразия. Оперу зарубили операцию, а он раскрутил
ее на свой страх и риск без визы руководства. Внедрил своего человека в
высший эшелон мафии и стал играть на противоречиях кремлевских группировок.
Естественно, испортив жизнь многим достойный людям.
- Надеюсь, в финале этого гения шлепнули?
- Естественно. В назидание потомкам. А название опуса, кстати,
характерное - "Лебединая песня".
- Да уж! - тяжело выдохнул Подседерцев. - Не дай бог, он эту лебединую