"Габриэль Гарсия Маркес. Добрый фокусник, продавец чудес" - читать интересную книгу автора

стало откладываться, а его настроение подниматься, и наконец
машинка заработала прекрасно, стала шить не только лучше любой
послушницы, но и вышивать, в зависимости от силы боли и от
того, где болит, птичек и цветы астромелии. В таком положении
мы и пребывали, уверенные, что одержали наконец победу над
невезеньем, когда до нас дошла весть о том, что адмирал с
броненосца, пожелав продемонстрировать в Филадельфии действие
купленного им противоядия, превратился в присутствии своего
штаба в варенье из адмирала.
Теперь он не смеялся. Мы бежали по тропинкам, которые
знают одни индейцы, и чем в большую глушь мы забирались, - тем
чаще слышали, что под предлогом борьбы с желтой лихорадкой в
страну вторглись морские пехотинцы и рубят головы всем явным и
тайным торговцам зельями, каких встречают на своем пути, и
рубят не только коренным жителям, этим на всякий случай, но и,
по рассеянности, китайцам, по привычке неграм, и за то, что те
умеют заклинать змей, индийцам, а потом уничтожают фауну и
флору и, если удается, минералы, потому что их специалисты по
нашим делам объяснили им, что жители Карибского побережья даже
природу готовы изменить ради того, чтобы досадить гринго. Я не
понимал ни почему морские пехотинцы в такой ярости, ни чего мы
с ним так боимся, пока мы не оказались в безопасности наедине с
ветрами Гуахиры, дующими от начала времен, и только тут у него
хватило духу мне признаться, что противоядие его было не более
чем смесью ревеня со скипидаром, но он заранее заплатил два
квартильо какому-то бродяге, чтобы тот принес лишенную яда
мапану. Мы поселились в руинах миссии колониальных времен,
поддерживаемые иллюзорной надеждой на то, что появятся
контрабандисты, те, кому можно доверять и кто только и способен
решиться ступить на эти пустынные солончаки, оказаться под
ртутной лампой этого солнца. Сперва мы ели копченых саламандр с
сорняками, и мы были еще способны смеяться, когда попытались
съесть, сварив предварительно, его гетры, но когда мы съели
даже паутину с поверхности прудов, мы поняли, как не хватает
нам оставленного нами мира. Поскольку я в то время не знал от
смерти никаких средств, я лег, принял положение, при котором
болело меньше, и стал ее ждать, а он в это время вспоминал в
бреду о женщине такой нежной, что она, вздыхая, могла проходить
сквозь стены, но даже эти любовные страдания были просто
вызовом, который он бросил смерти. Однако в час, когда мы уже
должны были быть мертвыми, он подошел ко мне и сел рядом,
полный жизни как никогда, и провел ночь, наблюдая за моей
агонией, думая с такой силой, что я до сих пор не знаю, ветер
тогда свистел среди развалин или его мысли, а перед рассветом
сказал тем же голосом и так же решительно, как в прежние
времена, что теперь он наконец знает истину, и заключается она
в том, что это из-за меня искривилась линия его судьбы, так что
затяни ремень потуже, потому что то, что ты мне искривил ты же
мне сейчас и выпрямишь.
Тогда-то и начал я терять те крохи расположения к нему,