"Габриэль Гарсия Маркес. История одной смерти, о которой все знали заранее (Повесть)" - читать интересную книгу автора

общественного порядка. Армейский дух, усугубленный страхом смерти,
окончательно сформировал его призвание командовать и привычку решать за
брата. Он возвратился домой с солдатским триппером, который устоял перед
самыми грубыми методами военной медицины и не сдался ни инъекциям мышьяка,
ни промываниям марганцовкой, прописанным доктором Дионисио Игуараном.
Вылечили его только в тюрьме. Мы, их друзья, заметили, что, едва Педро
Викарио воротился и обнаружил свою казарменную душу: перед любым - кто ни
попроси - задирал рубашку и показывал дренажный шов от пулевого ранения в
левом боку, в Пабло Викарио вдруг проявилась странная зависимость от
младшего брата. Пабло, можно сказать, с пылом отнесся даже к трипперу
младшего брата, - как принадлежности замечательного человека, - который
тот носил точно боевую награду.
Именно Педро Викарио, по его собственному заявлению, принял решение убить
Сантьяго Насара, и поначалу его брат лишь следовал за ним. Но, судя по
всему, именно Педро счел обет выполненным, когда алькальд их разоружил, и
тогда командование взял на себя Пабло Викарио. Ни тот ни другой в своих
заявлениях, сделанных по отдельности следователю, не упомянул об этом
разногласии. Но Пабло Викарио не раз уверял меня, что ему нелегко было
уговорить брата довести дело до конца. Может, это был всего-навсего
приступ страха, но только Пабло Викарио один пошел в кладовку за новыми
ножами, в то время как брат, пытаясь помочиться, отдавал концы под
тамариндовым деревом. "Брат понятия не имел, что это такое, - сказал мне
Педро Викарио во время нашего с ним единственного свидания. - Все равно
как мочиться толченым стеклом". Когда Пабло Викарио вернулся с ножами, тот
все еще обнимал дерево. "Весь в холодном поту от боли, - рассказал он мне,
- с трудом выговорил, пусть, мол, я иду один, ему сейчас не до того, чтобы
убивать кого-то". Он уселся на один из столов, установленных под деревьями
для свадебного обеда, и спустил брюки до колен. "Полчаса, наверное,
бинтовал-перебинтовывал свой аппарат", - сказал мне Пабло Викарио. На
самом деле тот потратил не более десяти минут, но для Пабло Викарио дело
это показалось таким сложным и таинственным, что он счел его новой уловкой
и решил, что брат хочет дотянуть до рассвета. А потому он вложил ему в
руку нож и насильно потащил защищать честь сестры.
- Другого выхода нет, - сказал он ему, - считай, мы уже это сделали.
Они вышли за ворота свинарника с незавернутыми ножами, и следом по дворам
забрехали разбуженные собаки. Светало. "Дождя не было", - вспоминал Пабло
Викарио. "Наоборот, - вспоминал Педро, - с моря дул ветер, и на небе все
звезды можно было пересчитать". К тому времени слух успел облететь город,
и, когда братья проходили мимо дома Ортенсии Бауте, она отворила дверь и
первой запричитала по Сантьяго Насару. "Я подумала, они уже убили его, -
сказала она мне, - в свете фонаря ножи блеснули, и мне почудилось, что по
ним течет кровь". Одним из немногих незапиравшихся домов на этой окраинной
улице был дом Пруденсии Котес, невесты Пабло Викарио. Каждый раз,
оказавшись здесь в раннюю пору, и особенно по пятницам, направляясь на
рынок, они заходили сюда выпить первую чашку кофе. Они толкнули дверь во
внутренний двор, собаки бросились к братьям и узнали их в предрассветных
сумерках, близнецы вошли в кухню, поздоровались с матерью Пруденсии Котес.
Но кофе еще не был готов.
- Выпьем потом, - сказал Пабло Викарио, - а то мы спешим.
- Еще бы, ребятки, - сказала она, - честь не ждет.