"Габриэль Гарсия Маркес. Статьи" - читать интересную книгу автора

То, что мы находились в Москве при необычных обстоятельствах,
несомненно, было препятствием для знакомства с подлинной жизнью. Я
по-прежнему думаю, что всех определенным образом проинструктировали.
Москвичи, обладающие замечательной непосредственностью, оказывали
подозрительно единодушное сопротивление, едва мы обнаруживали желание
посетить их дом. Кое-кто уступал: им казалось, что живут они хорошо, а на
самом деле жили они плохо. Власти, наверное, подготовили людей, приказав не
пускать иностранцев в свои квартиры. Многие инструкции по сути были столь
же несущественны и бессмысленны.
И в то же время эти обстоятельства были необыкновенной удачей:
фестиваль стал спектаклем для советского народа, в течение 40 лет
оторванного от всего света. Все хотели увидеть, потрогать иностранца,
удостовериться, что он сделан из той же плоти и крови. Мы встречали
русских, никогда и в глаза не видавших иностранца. В Москву съехались
любознательные со всех уголков Советского Союза. На ходу они изучали языки,
чтобы разговаривать с нами, и дали нам возможность совершить путешествие по
стране, не покидая Красную площадь. Другое преимущество фестиваля было в
том, что в фестивальной суматохе, где невозможен милицейский контроль за
каждым, советские люди могли высказываться более свободно.
Должен честно признаться, что в пятнадцатидневной суете, не зная
русского языка, я не смог прийти ни к каким окончательным выводам. В то же
время полагаю, мне удалось уловить отдельные явления, пусть лишь
бросающиеся в глаза и поверхностные - все-таки это весит больше, чем
плачевный факт полного незнакомства с Москвой. У меня профессиональный
интерес к людям, и думаю, нигде не встретишь людей более интересных, чем в
Советском Союзе. Какой-то парень из Мурманска, быть может, целый год
копивший деньги на пятидневный проезд в поезде, остановил нас на улице и
спросил: "Do you speak English?"
Больше он не знал по-английски ни слова. Но он дергал нас за рубашки и
что-то говорил-говорил - увы, безнадежно по-русски. Иногда, словно
посланный провидением, появлялся переводчик. И тогда начинался многочасовой
диалог с толпой, жаждущей узнать обо всем мире. Я рассказывал простые
истории из колумбийской жизни, и обескураженность слушателей заставляла
меня думать, что то были чудесные истории.
Простота, доброта, искренность людей, ходивших по улицам в рваных
ботинках, не могли быть следствием фестивального распоряжения. Не раз с
обдуманной жестокостью я задавал один и тот же вопрос лишь с целью
посмотреть, каков будет ответ: "Правда, что Сталин был преступником?" Они
невозмутимо отвечали цитатами из доклада Хрущева. Я ни разу не заметил
агрессивности. Напротив, осознанно старались, чтобы у нас осталось приятное
воспоминание о стране. И это позволяет мне считать, что советские люди
преданы своему правительству. Это не была надоедливая толпа. Они не
торопились раскрываться, наблюдали за нами с деревенской застенчивостью и с
гусиной осмотрительностью, не решаясь беспокоить. Когда кто-нибудь из
делегатов хотел вступить в разговор, он обращался прямо к толпе, ни к кому
в отдельности: "Дружба". И тут же на нас накидывались со значками и
монетами, в обмен прося автографы и адреса. Это народ, который отчаянно
жаждет иметь друзей. На наш вопрос: "Какая разница между настоящим и
прошлым?" - довольно часто повторялся знаменательный ответ: "Теперь у нас
много друзей". И они хотят иметь друзей еще больше: переписываться лично,