"Габриэль Гарсиа Маркес. Десять дней в море без еды и воды" - читать интересную книгу автора

кольцо и три рекламных открытки из мобильского магазина.
Тут я вспомнил про ремень. Пожалуй, из пряжки можно соорудить крючок...
Однако усилия пропали даром. Никакого крючка соорудить не удалось.
Смеркалось. Ошалевшие от запаха крови рыбы метались вокруг плота. Когда
окончательно стемнело, я выбросил в воду остатки чайки и лег умирать.
Укладываясь на весло, я слышал глухую возню рыб, сражавшихся за косточки,
которые мне так и не удалось обглодать.
Пожалуй, я действительно умер бы этой ночью от усталости и отчаяния.
Сразу, едва стемнело, поднялся сильный ветер. Плот швыряло из стороны в
сторону, а я лежал без сил в воде, высунув наружу лишь ноги и голову и даже
не подумав привязаться веревками.
Но после полуночи погода переменилась: выглянула луна. Это была первая
лунная ночь после катастрофы. Морские просторы казались в серебристом свете
призрачными. Той ночью Хайме Манхаррес не пришел. В полном одиночестве, уже
ни на что не надеясь, я был брошен на произвол судьбы.
Однако всякий раз, когда я падал духом, что-нибудь да вселяло в меня
надежду. Той ночью это были отблески луны на волнах. Море штормило, и на
каждой волне мне чудился огонек корабля. Две ночи назад я потерял надежду на
то, что меня спасет какое-нибудь судно. И тем не менее в течение всей той
ясной ночи, моей шестой ночи в море я, как одержимый, смотрел вдаль, смотрел
почти с таким же упорством и верой, как сразу же после катастрофы. Окажись я
теперь в подобной ситуации, я бы умер от отчаяния, ведь теперь мне известно,
что ни один корабль не заходит в те воды, где дрейфовал мой плот.

* Я был покойником

Рассвета в шестое утро я не помню. Смутно припоминаю лишь то, что я, ни
жив ни мертв, лежал в прострации на дне плота. В те минуты я думал о родных
и, как мне потом рассказали, представлял все совершенно правильно, именно
так и обстояли дела в дни моего отсутствия. Меня не удивило известие о том,
что мне отдали последние почести. В то шестое утро моего одиночества в море
я думал, что меня сейчас, наверное, хоронят. Родным, конечно, сообщено о
моем исчезновении. А раз самолеты больше не прилетали, значит, поиски
прекращены и я объявлен погибшим.
Что ж, в известной мере это было правдой. Все пять дней я беспрерывно
боролся за жизнь. Причем всегда находил какую-то возможность выстоять,
цеплялся за соломинку и вновь обретал надежду. Но на шестой день мои надежды
иссякли. Я был покойником на плоту.
На закате, подумав, что скоро пять часов и, стало быть, вот-вот снова
пожалуют акулы, я сделал над собой сверхъестественное усилие, заставляя себя
сесть и привязаться к борту. Два года назад мне довелось видеть на пляже в
Картахене останки человека, растерзанного акулой. Я не хотел умереть
подобной смертью. Не хотел, чтобы меня растерзала на куски стая ненасытных
рыб.
Дело шло к пяти. Как всегда пунктуальные, акулы были тут как тут,
рыскали вокруг плота. Я с трудом сел и стал развязывать концы веревочной
сети. Ветер был свеж. Море спокойно. Я слегка приободрился и внезапно вновь
увидел семь вчерашних чаек. А увидев их, снова захотел жить.
В тот момент я съел бы все, что угодно. Меня мучил голод. Но еще
мучительней была боль в пересохшем горле и сведенных челюстях, которые уже