"Габриэль Гарсия Маркес. Хроника предсказанной смерти" - читать интересную книгу автора

оружие, но в тот день, прежде чем выйти из дому оставил патроны в ящике
тумбочки возле кровати. "Сантьяго никогда не оставлял оружие заряженным", -
говорила мне его мать. Я это знал и знал также, что он хранил оружие в одном
месте, а припасы прятал в другом, как можно дальше, чтобы никто даже
случайно не мог поддаться искушению зарядить пистолет в доме. Это было
мудрое обыкновение, введенное отцом Сантьяго со дня, когда служанка однажды,
меняя постельное белье, вытряхнула наволочку; пистолет, ударившись об пол,
выстрелил, пуля прошила насквозь платяной шкаф, пробила стену гостиной,
просвистела через столовую соседнего дома и превратила в гипсовую пыль
ростовую фигуру святого в главном алтаре церкви на другой стороне площади.
Сантьяго Назар, бывший тогда маленьким мальчиком, никогда не забывал урока,
преподанного тем происшествием.
Последнее, что помнила о нем мать, было то, как он быстро проскользнул
через ее спальню. Он разбудил ее, пытаясь на ощупь найти аспирин в аптечке
ванной комнаты. Она зажгла свет и увидела его стоящим на пороге со стаканом
воды в руке, каким ей и было суждено запомнить его навсегда. Именно тогда
Сантьяго Назар рассказал ей свой сон, но она не обратила особого внимания на
деревья.
"Все сны про птиц лишь предвещают доброе здоровье", - сказала она.
Она смотрела на него из того же самого гамака, лежа в той же позе, в
которой застал ее я, освещенную последними проблесками старческого сознания,
когда вернулся в этот забытый городок, пытаясь сложить из множества мелких
осколков разбитое зеркало памяти. Она едва различала предметы на ярком
свету, на висках ее были пергаментные компрессы от вечной головной боли,
которую оставил ей сын, в последний раз пройдя через спальню. Лежа на боку,
она хваталась за веревки в изголовье гамака, пытаясь приподняться; в
полумраке комнаты стоял запах крестильни, поразивший меня еще в то утро,
когда свершилось преступление.
Едва я появился в дверном проеме, она приняла меня за призрак Сантьяго
Назара. "Там он и стоял, сказала она. Он был одет в белый лен, стиранный
чистой водой, потому что у него была такая нежная кожа, что он не выносил
крахмала". Она долго сидела в гамаке, пережевывая зернышки имбиря, пока
иллюзия, что сын вернулся, не погасла. "Он был главной моей опорой", -
вздохнула она.
Я вижу его в памяти Пласиды. Ему исполнился 21 год в последнюю неделю
января, он был стройным и бледным, с арабским разрезом глаз и с кудрявыми
как у отца волосами. Он был единственным ребенком своих родителей,
обвенчанных по соглашению семей, не знавших вместе ни мгновения счастья.
Однако сам Сантьяго Назар казался счастливым, пока был жив отец, вплоть до
его неожиданной смерти за три года до описываемых событий; и продолжал
казаться таковым, все время что оставался при вдовой матери - до
понедельника, в который его убили. От нее Сантьяго унаследовал особую
тонкость восприятия. От отца в раннем детстве научился обращаться с
огнестрельным оружием, холить лошадей, школить ловчих птиц, и от отца же
усвоил уменье быть храбрым и благоразумным. Отец и сын говорили между собой
по-арабски; но не при Пласиде Линеро, чтобы она не чувствовала себя чужой.
Их никогда не видели вооруженными на улице, и только один раз - с
охотничьими соколами, которых они принесли на благотворительный базар, желая
покрасоваться. Смерть отца вынудила Сантьяго Назара бросить ученье после
средней школы, чтобы управлять семейной гасиендой. Сам по себе Сантьяго был