"Габриэль Гарсия Маркес. СССР: 22 400 000 квадратных километров без единой рекламы кока-колы!" - читать интересную книгу автора

на родину и с трудом привыкли к тамошней жизни. Квалифицированные рабочие,
получающие в СССР самую высокую заработную плату, не могут привыкнуть к
испанской системе труда. У некоторых были политические осложнения. Сейчас
многие возвращаются в Советский Союз.
Наш попутчик тоже возвращался из Мадрида с русской женой и семилетней
дочерью, которая, как и он, хорошо говорила на двух языках, и намеревался
поселиться здесь окончательно. Хотя он и остался испанцем по национальности
и рассуждает о вечной испанской душе - да и как иначе! - с патриотическим
пылом, много более горячим, чем обычный испанец, ему непонятно, как можно
жить при режиме Франко. При этом у него не было сомнений, можно ли жить при
режиме Сталина.
Многое из того, что он рассказал, подтвердили нам потом другие испанцы,
живущие в Москве. Чтобы они не забывали родной язык, до шестого класса
преподавание велось на испанском, им давали специальные уроки по испанской
культуре и вселили в них патриотический пыл, который они неизменно
проявляют. В какой-то мере благодаря именно им испанский - самый
распространенный иностранный язык в Москве. Мы встречали испанцев в толпах
русских, они подходили к группам, где звучала испанская речь. По их словам,
в большинстве своем они довольны судьбой. Но не все отзывались о советском
строе с одинаковой убежденностью. Когда мы спрашивали, почему они
возвращаются на родину, некоторые отвечали не очень уверенно, но очень
по-испански: "По зову крови". Другие считали, что из любопытства. Самые
общительные пользовались малейшим знаком доверия, чтобы с волнением
воскресить в памяти сталинскую эпоху. Мне показалось, они убеждены, что в
последние годы произошли перемены. А один испанец поделился с нами, что
провел пять лет в тюрьме за попытку бежать за границу, - он спрятался в
тюках, но его обнаружили.
В Киеве устроили шумный прием с использованием гимнов, цветами и
знаменами и всего с несколькими словами на западноевропейских языках,
свежеразученными за пятнадцать фестивальных дней. Однажды мы попросили
показать, где можно купить лимоны, и, словно по мановению волшебной палочки,
со всех сторон на нас посыпались бутылки с водой, сигареты, шоколад в
фестивальных обертках и блокноты для автографов. Самое удивительное в этом
неописуемом энтузиазме было то, что первые делегаты побывали здесь две
недели назад. Две недели, предшествующие нашему приезду, поезда с делегатами
следовали через Киев каждые два часа. Толпа не выказывала признаков
утомления. Когда поезд тронулся, мы обнаружили, что на рубашках не хватает
пуговиц, и было непросто войти в купе, заваленное цветами, которые бросали
через окно. Казалось, мы попали в гости к сумасшедшему народу - даже в
энтузиазме и щедрости он терял чувство меры.
Я познакомился с немецким делегатом, который похвалил русский
велосипед, увиденный на одной из станций. Велосипеды очень редки и дороги в
Советском Союзе. Девушка, хозяйка велосипеда, сказала немцу, что дарит его
ему. Он отказался. Когда поезд тронулся, девушка с помощью добровольных
помощников забросила велосипед в вагон и нечаянно разбила делегату голову. В
Москве можно было наблюдать картину, ставшую привычной на фестивале: немец с
перевязанной головой, разъезжающий по городу на велосипеде.
Надо было проявлять сдержанность, чтобы русские с их упорным желанием
одарить нас чем-нибудь сами не остались ни с чем. Они дарили все. Вещи
ценные и вещи негодные. В украинской деревне какая-то старушка протиснулась