"Юрий Маркин "Рассказы о джазе и не только" (43 и 44)" - читать интересную книгу автора

приземлились в Копенгагене. Погода была столь же теплой и мягкой, как и в
Москве, несмотря на середину октября. Пока ждали багаж и проходили
символический досмотр, я успел заглянуть в местный сортир, где и вспомнил
анекдот про чукчу, который в подобном месте хотел просить политическое убежище,
ничего более шикарного в своей жизни не видев. Я в тот момент полностью понимал
и одобрял устремления бедного северянина. Созерцая невероятную, для такого
места, чистоту, белоснежность унитазов, изобилие рулонов цветной туалетной
бумаги, не хотелось покидать сей чудесный уголок. Подумалось: начнись, не дай
Бог, третья мировая, так они в ответ на ракеты, этими самыми рулонами нас
просто закидают. Эти вопиющие свидетельства благоухающе загнивающего
капитализма безжалостно нас преследовали все десять дней нашего пребывания на
родине принца Гамлета. Поистине, то были "десять дней, которые потрясли" наш
внутренний мир!
Так уж случилось, что привезли мы программу, целиком состоявшую из моих
композиций. Ту самую, которую записали на радио и распространяли в кассетах. И
вот - вечер первого концерта в джазовом кафе-клубе "Три мушкетера". Подвозят
нас на обалденном микроавтобусе, выходим. В дверях сталкиваемся с нашим
соотечественником Громиным. После обмена приветствиями, вопрос Hиколая:
- А что будете играть?
Я, почувствовав неладное, мямлю робко: - Да мои пьесы...
- Hи в коем случае!!! - затопал ногами и замахал руками и всем, чем попало,
наш, но, в тоже время, и уже местный Hиколай.
- Здесь надо играть "стандарты" - иначе, не поймут, - поясняет свою
непримиримую позицию русский датчанин.
- Hу, уж так вышло - куда теперь деваться, не ехать же назад? - пытаюсь
извиниться я.
Подходим к сцене, осматриваемся, располагаемся. Колю, как "своего", просим
помочь включить микрофоны.
- Да вас и так будет слышно! - возражает непримиримый соотечественник.
После некоторых препирательств, строгий "хозяин" все-таки уступает гостям.
Мы счастливы - микрофоны заработали. Концерт начался, как здесь принято, после
одиннадцати и открыл его наш друг в дуэте с местным басистом зрелых лет, Хуго
Расмуссеном. Как мне показалось, если сложить вместе всех наших басистов,
включая и меня, как бывшего, то, все равно, на одного Хуго не набрать. Гигант,
да и только, но никому неизвестен (всю жизнь - в пределах одного города или
близлежащих). Звезда местного значения. Дуэт исполнял, конечно, стандарты и
начал с "Мой романс". Публика встретила их с воодушевлением, но, когда грянули
мы со своими "нестандартами", воодушевления, несмотря на грозный прогноз, стало
еще больше и концерт закончился неоднократным биссированием.
Так и хотелось произнести, заменив имя, популярную тогда фразу: - Hиколай,
ты не прав!
Реакция самого Hиколая на мои композиции была противоречивой: то хвалил и
говорил, даже, что сыграл бы их, то ругал, и кричал, что они - говно! Было три
часа ночи, когда закончили играть, но публика и не думала расходиться. Видя
такой успех, я предложил коллегам продолжить, но они, чисто по-советски,
взмолились о пощаде, аргументируя, что "пальцы не казенные" или "пора и честь
знать". Я, в свою очередь, лишь вошел в форму, разыгрался и готов был
продолжать хоть до утра. Отличие двух систем: то, что в "совке" к одиннадцати
уже заканчивалось (гардеробщицы - тоже люди да и покой соседей), здесь - лишь
начиналось, и не швейцары и не соседи, почему-то, не были в обиде. Один из