"Георгий Мокеевич Марков. Завещание (Повесть) " - читать интересную книгу автора

другом:
- Вот отрываешься, Евдокия Трофимовна, от своих дел. А ведь в колхозе
наверняка работы невпроворот.
- Ну как быть-то? Фролов просит подсобить, вас без провожатого не
отправишь... А вдруг зачин-то ваш стоящий... Если не помочь, что потом
люди скажут? Ну-ка, мол, дайте посмотреть на эту идиотку, которая
председателем была, а дальше своего носа не видела!.. - Она засмеялась и
деловито закончила: - Вставайте, завтрак на столе, мешкать нет резона,
Михаил Иваныч.
И вот они в пути. Впереди в седле на гнедом жеребчике Калинкина. К
седлу приторочен мешок с провизией, свернутая в трубку брезентовая
палатка, топор в чехле, закопченный котелок.
Черная голова Калинкиной прикрыта голубым платком, свободная кофточка
из ситчика в крапинку, синие просторные шаровары, вправленные в сапоги,
пузырятся и полощутся от резвого ветерка, покачивается ствол ружья,
перекинутого на ремне через спину.
Нестеров на низкорослом сером мерине. Чуть приотстав от Калинкиной,
он видит ее смуглое лицо, глаза, искрящиеся весельем, потому что она то и
дело оборачивается и смотрит на него и вопросительно и насмешливо.
Нестеров в ответ поблескивает белыми зубами, здоровой рукой размахивает
концом ременного поводка, вспоминает Некрасова:

Есть женщины в русских селеньях...
...В беде - не сробеет - спасет:
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет!

Километров десять ехали по извилистому проселку, петлявшему с
косогора на косогор, заросшему белоствольным березником. Ехать было легко.
Кони еще не устали, ноги в седлах не затекли. Ветки берез, разделенных
дорогой, не грозили распороть щеки или выколоть глаза. Нестеров
чувствовал, что все его внутренние струны поют. В шуме молодой листвы ему
порой слышался даже какой-то протяжный звон, мелодия которого была,
правда, неуловима, как далекое эхо, наносимое порывами ветра. Состояние
Нестерова можно было понять: он приближался к цели своего поиска.
Вскоре, однако, дорога переменилась. Калинкина свернула с проселка на
тропу, и тут произошло с ней чудо: она исчезла с его глаз, будто
провалилась в бездну. Нестеров невольно натянул поводья узды, приостановил
своего коня. Конь почуял неуверенность седока, ступил с тропы влево, потом
вправо и остановился. "Зря я его сбиваю. Пусть себе идет по следу первого
коня", - подумал Нестеров и опустил поводья. Конь понял, что от него хочет
седок, и медленно зашагал вперед, вползая в густой пихтач, который скрыл и
коня и самого Нестерова с головой. Пихтач был мягкий, шелковистый, и
ветки, скользя по лицу, по рукам, по ногам Нестерова, не оставляли никаких
царапин, заполняя лишь воздух, которым дышали и люди и кони, густым до
щекота в ноздрях настоем смолы.
За пихтачом начиналось болото. Кони шли между кочек, под копытами
чавкала жижа. От круглых промоин, заполненных водой, коряжником,
прошлогодним бурьяном, наносило гнилью. Кони отфыркивались, вскидывали
головами, спешно перебирали ногами, чуя приближение суши.