"Золотарь, или Просите, и дано будет…" - читать интересную книгу автора (Олди Генри Лайон)ДЕНЬ ВТОРОЙ ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ ГОЛОВУ НАЗАДКак будем спасать «напружиненные лезвия»? Написать без затей: их мечи скрестились? Автор заругается. Скажет: примитивно. Для Берроуза, значит, не примитивно. Для Муркока, для Вальтера Скотта… Нет, у Скотта иначе: Ладно, сделаю художественный образ: «Их мечи скрестились, упруго подрагивая.» Гению понравится. Ему по душе эротические аллюзии. А что взгляды мечей, один из которых уткнулся? Тоже скрестились? Нельзя, тавтология. Ну, допустим, взгляды встретились. Мечи скрестились, взгляды встретились… И разошлись, как в море корабли. С прыжком через голову назад все ясно — обратное сальто. Если угодно — ловкое обратное сальто. Потрясающе ловкое, энергичное, самое обратное в мире сальто. Каждому существительному — по три прилагательных. Во-первых, это красиво… Телефон громко запротестовал. — Да! Слушаю! — Саша! Антончик очнулся! Раньше я готов был убить бывшую за «Антончика». Слышать не мог. Бесился, так раздражало. А сейчас — ей-богу, расцеловал бы. — Как он? — Доктор говорит, выкарабкается. Сашенька, я всю ночь не спала, молилась… Это знак. Я сердцем чую, это знак нам с тобой. Мы неправильно живем. Нет, ты не подумай, я тебя назад все равно не приму. Я о другом. Нам надо пересмотреть все, абсолютно все… — К Антошке пускают? — …все ценности. Они ложные. В них нет спасения… — Пускают или нет?! — Пока нет. Можешь не ездить. Я же понимаю, ты занят… Все, что надо, я принесла. Лекарства купила, кефир, санитарке дала десятку, чтоб ухаживала. Представляешь, она еще и фыркнула! Что мне, мол, ваша десятка! Я с нее не разбогатею… А сколько надо было дать? Как ты думаешь? Бывшая тарахтела, как швейная машинка. Я не слушал ее. Антошка выкарабкается. Остальное не имело значения. В такие минуты веришь чему угодно. Доктор сказал, доктор знает, что говорит. Она молилась, а я, сволочь, водку пил. И совесть за глотку — цап… — …надо бежать. Я тебе позже перезвоню. — Если вдруг пустят, поцелуй за меня Антошку. Я… — …опаздываю! Эта Лямцер — ты ее помнишь? — такая вредная… — …постараюсь заехать… Отбой. За окном лежал снег. На крышах гаражей, ветках деревьев, на дешевеньких «аттракционах» детской площадки. Двор-патриций закутался в белую тогу. Лохматый барбос, дурея, кувыркался в сугробе. Сосед с третьего этажа прогревал свою «Волгу». Оба старенькие, и сосед, и машина… Жизнь продолжалась. «Мечи закружились в причудливом танце…» Чего я придираюсь? Ну, закружились. Ворчун ты, Золотарь. Канцелярская крыса. Выворачиваешь гениям руки, бьешь по темечку учебником грамматики. А они уходят из трудного положения прыжком через голову назад. Тебе за это еще и платят… …выворачиваешь руки… по темечку… Номер телефона, выписанный мне по рецепту, сам лег под пальцы. Не то чтобы я не доверял обещанию Чистильщикова. Доверяй, но проверяй, как говорила моя бабушка. — Капитан Заусенец! — бодро отрапортовали с той стороны. — Доброе утро. Это Золотаренко. Помните? У меня сын… — Помню. Только коротко, у меня мало времени. Хорек был чертовски неприветлив. — Я вчера… нашел… — мямлил я, теряя нить разговора. — Антону угрожали! На форуме… К вам я не дозвонился. — Я был на совещании. — Чистильщиков обещал вам передать. Он забыл, да? — Мне все передали. Не беспокойтесь. — Ну и что? — Ничего. Если вы понадобитесь, я вас вызову. До свидания. — Погодите! Вы выяснили личность… Хорек сбежал. Ладно, пойдем в обход. — Алло! Вадим Петрович? Это Золотаренко. — Здравствуйте, Александр Игоревич, — рокотнул в трубке бас ассенизатора. — Вы извините, я сейчас очень занят. Я вам перезвоню минут через десять. И я остался наедине с Эльдаром и Берендилом. Вот это я ненавидел больше всего. Зуб даю, описание поединка гений утянул с какого-нибудь оружейного форума. И трясся над каждым словом, как Сирано де Бержерак над «Агриппиной». Сразу вспоминается знаменитое: «Я протестую при мысли, что изменит он одну хотя бы запятую…» Звонок. — Да! — Это я, — Чистильщиков был краток. — Мы проверили вашего ублюдка, Александр Игоревич. Стопроцентное алиби. Студент из Новосибирска. С сентября никуда из города не выезжал. — Это точно? — Без вариантов. Дурак, но безобидный. Если не считать всякой байды на форумах… — Он мог к кому-то обратиться! Нанять… — Киллера? Банду отморозков? Вы — взрослый человек, Александр Игоревич. Разумный человек. Вы не хуже меня понимаете: никого ублюдок не нанимал. И в Харьков тайком не ездил. Здесь другое… — Совпадение? Сдуру брякнул на форуме, а тут какие-то гопники — руки, голова… — Это не телефонный разговор, — вдруг сказал Чистильщиков. Голос его потускнел, утратил глубину. Я слушал запись: старую, магнитофонную, с осыпающейся ленты. — Давайте так. Я тут кое-что пробью до упора. И свяжусь с вами. Нам надо поговорить. Он помолчал и добавил: — Кажется, вы мне подходите. Это было похлеще, чем прыжок через голову назад. С минуту Золотарь тупо глядел перед собой. Очнувшись, с брезгливой злостью ткнул пальцем в кнопку «Off» — словно клопа раздавил. Он изо всех сил старался убедить себя, что и знать не желает, для чего он «подходит» Чистильщикову. Левое веко нервно дергалось. Экран монитора. Черные буквы-букашки. Они разбегались по накрахмаленной простыне, не желая складываться в «напружиненные мечи». Через четверть часа Золотарь в сердцах плюнул. Вытер дисплей носовым платком и опять взялся за телефон. Длинные гудки тоскливо ползли в никуда. Их караван, качая горбами, исчезал в недрах телефонной сети. Капитан Заусенец трубку брать не желал. Категорически. Закипая, Золотарь перенабрал номер. Представилось идиотическое: хорек, весь в черном, копируя агента из фильма «Матрица», уклоняется от бьющих в него вызовов. Еще одна попытка. В ответ квартира взорвалась отчаянной трелью. Не телефон — дверной звонок. Золотарь кинулся в коридор, надеясь, что это явился злополучный капитан. — Кто там? — Золотаренко? Налоговая милиция! Глазок зажали ладонью. Ничего не разобрать. В животе закопошился мерзкий холодок. Что, брат? Не подал декларацию за прошлый год? Собрать справки по издательствам — та еще морока. Время терпело — до конца марта. Какого черта? Изменили сроки подачи?! Автоматным затвором лязгнул замок. — Уклоняемся, гражданин? — Я не… — Купился! Купился, лопух! В прихожую, хохоча, как бешеная гиена, ввалился Кот — Костя Семенюк, бывший одноклассник. Разя перегаром, он стал хлопать «лопуха» по плечам: с маху, от души. Будто задался целью выбить всю пыль, скопившуюся за годы бумажной работы. Как при этом Кот ухитрялся не уронить сумку, откуда выглядывала бутылка «Прайма», оставалось загадкой. Бутылок Семенюк не ронял никогда. — Сдрейфил? Усрался? Не боись, старик — отмажем! Адвокат я, или где? Давай, шевели копытами! За стол! Накатим по маленькой… — У меня работа… — У всех работа! — Мне редактуру… — Всем редактуру! Что ты ломаешься, как целка? Слабые попытки сопротивления были пресечены в зародыше. Если Семенюк с таким же напором выступает в суде… В школе оба слыли хулиганами — стреляли из «воздушки» голубей и подкладывали на тротуар картонную коробку с кирпичом внутри. Пнёшь — детям радость. Опомнившись, Золотарь с удивлением обнаружил, что сидит за столом на кухне. В руке — рюмка, на столе — нарезка салями, ржаной хлеб и банка огурцов. Набор «Выпей сам», мечта холостяка. — Со свиданьицем! Будьмо! Семенюк дернул кадыком, заглатывая водку, и смачно захрустел огурчиком. — Чё поделываешь? Буквари правишь? — Я учебниками не занимаюсь. — Темнота! Букварь — это книга. На фене. Понял? — Ты юрист или бандит? — С кем поведешься, с тем и наберешься! — беззаботно отмахнулся Кот. — Тяпнем по второй, а? За бог с нами и хрен с ними! «Ну и напьюсь. И ладно,» — с ухарской обреченностью подумал Золотарь, закусывая кружком колбасы. — На жизнь хватает? С редакторских-то дел? — Не жалуюсь. — А мне не хватает, — Кот пригорюнился. — Полста штук зелени надо. Чтоб судьей стать. Хочу — судьей! — Зачем, ваша честь? — Судья — это круто! Знаешь, какие дела можно ворочать? Главное — вступительный взнос наскрести. — Ты б меньше квасил! — вдруг озлился Золотарь. — День на дворе, а ты уже хорош. — Сегодня — можно! Старик, я дело выиграл! Такое дело, что… Наливай! Только сейчас Золотарь обратил внимание, что гость облачен в шикарный костюм. На шее, сбившись набок, болтался «осиной» расцветки галстук. Стрижка «ёжиком» и пунцовая физиономия делали Кота похожим на «братка», принарядившегося на корешову свадьбу. — …вчера шеф день рожденья справлял. Натрескались, ясен пень, так, что сила морская! В хлам. А у меня процесс — клиента по хозделу отмазываю. С утра, прикинь! Встаю — бодунище, мама не горюй! Ну, там, умылся, «алказельтцером» закинулся… Как в скафандр влез, не помню — и в суд. Сижу, ни хрена не соображаю! Что за дела, чего мой клиент нарулил — нет, ты понял? Ва-аще. По нулям. В бумаги сунулся — строчки плывут. Наливай! Шоб наша доля нас не цуралась! Уестествив очередную стопку, Кот шумно выдохнул. — Короче, вышел, рот открыл — и тут меня пробило! Всё, чему в юрке учили. Поперло! Термины-шмермины — как из рога! Такую пургу несу, что на уши не натянешь. А остановиться не могу. Гляжу — все слушают, типа кивают… А меня на ржач пробивает. Хоть пасть затыкай. Ладно, закончил. Типа клиент всегда прав. И что ты думаешь? Оправдали! По всем статьям! Выхожу покурить, а рядом судья дымит. Ну, смеется, Костян, ты дал копоти! И давалкой обзывается… — Поздравляю! — Будьмо! Старик, если что — обращайся. Разрулим в лучшем виде! Я ж вижу, смурной ты. Проблемы? У меня глаз, понял? Давай, колись! Будем решать твои проблемы… …зачем я ему все это рассказываю? Кот — нормальный мужик. В целом. Но чем он мне поможет? Посочувствует, наобещает сто коробов — и через пять минут забудет. Тефтель ты, Золотарь, правильно бабушка говорила. Распустил нюни — и язык за компанию. Всегда было интересно, что это за «нюни»? Слюни — понятно, сопли — тоже… Надо будет у Даля посмотреть. Или у Ожегова. О чем ты думаешь, придурок?! А Кот слушает. Не перебивает. Даже рюмку отставил. Кивает: типа, валяй дальше. Сеанс психотерапии! «Вы хотите об этом поговорить?» Да, хочу! — Проблему понял. Менты, ясен пень, палец о палец. Так? — Не знаю. Капитан мне телефон дал… — Ну? — Не дозвонишься. Трубку не берет. — Из какого он отделения? — Я не спросил… — Удостоверение хоть показал? — Показал. — Фамилия? — Заусенец. — Ни хрена себе фамилия. Хуже твоей. — Кот, блин! — Не кипятись. Телефон, фамилия, звание есть. Если что, вычислим. Без проблем. — Если — что? — Если понадобится. Не раскисай, старик. Выпьем за твоего Тоху! Пусть оклемывается пацан… Странный все-таки обычай: пить отраву за здоровье. Но пьешь — и веришь: сбудется. Выздоравливай, Антошка… Кот, словно подслушав, лукаво жмурится, сует в рот сигарету. Чиркает зажигалкой. Прячется в облако табачного дыма — одна чеширская ухмылка светит во мгле. Черт, теперь в прокуренной квартире спать! А, пускай. Не требовать же от Семенюка, чтоб он курил на балконе? — Менты — ментами, а я твое дело тоже пробью. «По своим трубам!» — чуть не брякнул я. — Подозреваемый есть? Менты сказали? — Я его сам нашел. Через сеть. — Хакеришь? — Иди ты! Пошерстил в интернете — и набрел. — Чё за крендель? Ментам сообщил? — Какой-то урод из Новосибирска. Ник — ublu_doc. Молодой, да ранний. Антошке угрожал: руки переломаю, голову пробью. Так и случилось. В точности. А капитан, зараза, трубку не берет. — Ублюдок? Клевое погоняло! Адрес, фамилия? — Не в курсе. Страницу с угрозами сохранил. Ссылки, профиль этого подонка… Да, главное: у него алиби. Из города не выезжал… — Откуда малява? — Сорока на хвосте принесла. Не рассказывать же ему о Чистильщикове? Кот, задумавшись, мнет «бычок» в блюдце с остатками салями. Хмурится, кривит губы. Голову рукой подпер — не держится голова. Роденовский Мыслитель после литры мозгового допинга! Встрепенувшись, он хватает бутылку. В рюмки Кот попадает с трудом. — За успех нашего безнадежного дела! Водка клокочет в глотке, словно Кот решил прополоскать горло. Сила воли у него железная: сдавшись, водка обреченно ухает в желудок. На лице Семенюка проступает удовлетворение: врешь, не возьмешь! Есть еще порох в пороховницах! — Вот… флэшка… Кот пытается извлечь флэшку из кармана брюк. Корячится, пыхтит. И начинает валиться набок. Подхватить его я не успеваю. Вялой жабой он плюхается на паркет. Лежит. Булькает. Смеется. — Жив? — Все зашибись, старик… я тут отдохну… а ты на флэшку… сбрось… Ну это… Муйню с инета, про козла. Ну, ты понял… В руке его обнаруживается связка ключей. Вместо брелока прицеплена флэшка в кожаном чехольчике. — Сейчас сброшу. Давай, подниму. — Не-а! Я полежу. А ты иди… Бреду к компьютеру. На экране крутится скринсейвер — лабиринты старючего «Вольфа». С пятого раза удается попасть флэшкой в разъем USB-порта. Так, страница, ссылки… Набиваю комментарий: « Все, порядок. Кота я обнаруживаю за столом. Видать, отлежался. Он сосредоточенно разливает остатки «Прайма». К счастью, по рюмкам. — А тебе не хватит? — Мне? В самый раз. Счас допьем, возьмем еще пузырь — и по бабам! Давай флэшку. Записал? Молоток! У меня кореш в Новосибе есть. Клиент. Бывший. Крутой бандюган! Он мне по жизни должен. Я его от червонца отмазал. С кунфу… с кунфискацией. Он так и сказал: Костян, за мной не заржавеет! Разобраться там с кем, долг выбить — кидай маляву! Вот я ему и маякну. Его пацаны твоего мухомора на раз вычислят! Врешь, Котяра. Нет у тебя никакого кореша из Новосибирска. Нет «крутого бандюгана». Если ты работаешь по хозделам местного значения… Адвокат? — так, авокадо. Вот и хочется иногда побыть звездой. Советником Аль Капоне. — Алиби-шмалиби… Приставят волыну к бестолковке — расколется. Обосрется и расколется. Я тебе говорю! Ты мне веришь, старик? — Верю. А вдруг это и правда не он? — Чё, обделался? Не боись, брат. Я корешу маякну, пусть они аккуратно. Если не он, мочить не станут. А если он… Чего изволите? Ручонки обломать? Дырку в башке? Можно еще паяльник в жопу… Пацаны его из-под земли… Кот стервенел, тряс опустевшей бутылкой, грозя расколотить рюмку. Редкие капли падали на скатерть. В итоге Кот сунул бутылку под стол и вперил в меня мутный взгляд. Зомби из фильма Джорджа Ромеро. — Из-под земли! Знаешь, какие там пацаны? Мафия! Все схвачено… Ну да, «у нас все схвачено, за все заплачено». Сейчас выяснится, что наш корешок — крестный отец новосибирской «Коза Ностра», глава синедриона хакеров, резидент ЦРУ, «Моссада» и «Газпрома», а заодно борец с жидопришельцами! И все-таки, черт возьми… Как же хотелось поверить! Обычно говорят: увидел, словно наяву. А я вдруг увидел, словно на экране. Сижу у монитора, а мне ролик крутят. Простенький, ютубовский, черно-белый. Прямоугольник мелкого окошка, и в нем ломают ублюдка. Ублюдок валяется в луже, и его, значит — каблуками. Не торопясь. Пальцы. Запястья. Локти. Его ломают, а я смотрю. Рядом Антошка сидит. Здоровый, веселый. Молчит, правда. И пахнет от него… Больницей, что ли? Стариковский запах, кислый. Нет, это не от него. Это мне Кот огурец сует, надкусанный. — Все понял, Кот. Из-под земли достанут, паяльник вставят и в землю закопают. А мне счет выставят, за услуги. По сицилийскому прейскуранту. — Какой счет? Все бесплатно! Он мне должен па-жиз-ни! Нет, ты понял? Па-жиз-ни! Мне. Должен! А ты — мой дружбан. Значит, и тебе должен. Логика! Я в юрке учил — ло-ги-ка! Шмогика! Все даром! На халяву, плиз! И никто не уйдет! — Почему никто? Уйдет, как миленький… Я такси вызову. Поедешь домой, баиньки. Развезло тебя, Котяра, не по-детски… — Меня? Развезло?! Ты гонишь, старик! Мы идем по бабам! Спорить с пьяным Котом бесполезно. Надо соглашаться, и все делать тихой сапой. Тогда получится. А иначе упрется и начнет куролесить. И «мало не покажется никому!», как обещал рекламный слоган какого-то «мясного боевика». — Хорошо, идем по бабам. Только не идем, а едем. На тачке. — Вот за что я тебя люблю, Золотарь… На мое счастье, такси нашлось возле самого подъезда. — Шеф, свободен? — Ну? — двусмысленно буркнул дремавший за рулем водила, амбал с бычьей шеей. — Куда ехать? — На проспект Правды. Отвезешь этого деятеля. Я указал на обнявшего дерево Кота. — А не блеванет? — засомневался водила. — Да ты что, шеф! Он же адвокат! — А-а… Ладно. Сажай адвоката. Странный аргумент произвел на водилу неизгладимое впечатление. Он сразу проснулся, расцвел и, ухмыляясь, замурлыкал на все лады: «Сажай адвоката!.. адвоката сажай…» Зато Кот на свежем воздухе, напротив, увял и покорно дал загрузить свою тушку на заднее сиденье. Даже номер дома пробормотал. — Счастливо! Как там пел Сличенко? Ехали на тройке с бубенцами… …Mozilla Firefox… Bookmarks… Antique's Journal… Enter! Friends… МВД запретит псевдонимы? СУП маздай! Куды податься? :((( (no subject) Флешмоб С Днем Рожденья!!!!!!! :-) аццкий отжыг на башроге (сцылко внутре) лытдыбр Френды! Antique в больнице!!! :-((( Enter! Read comments: Chainik: Foma: Chainik: singularity_sky: cyber_jack: Chainik: Matilda: Chainik: Matilda: Chainik: less_nick: Vovchik: Dubar': Dubar': Foma: Chainik: Vovchik: jaguar: less_nick: Foma: Dr_Frankenstein: Foma: Bookmarks. «Оружейный форум». Темы… «Общий треп»… «Один нарвался». Enter! ublu_doc: Seamus: ublu_doc: morpeh: ublu_doc: Seamus: morpeh: ublu_doc: jaguar: ublu_doc: Foma: morpeh: Dr_Frankenstein: Dexter: ublu_doc: Вход в форум. Password… login… «Автоматический ввод данных пользователя». Enter! «Добро пожаловать на форум, пользователь Antique!» Antique: Золотарь долго надеялся на ответ. Зря. Галдели все. Кроме — Саша! О Господи… это просто ужас, Саша… — Что случилось? — Следователь!.. Антончик!.. — Что с Антошкой?! — Это мне наказание!.. я знаю… Бывшая истерила. В трубке заполошно бились рыдания. Казалось, там поселилось сердце спринтера. За миг до этого я стоял на кухне, заваривая чай. Трубку пришлось зажать между ухом и правым плечом. Едва голос бывшей запульсировал в мембране, я пролил кипяток себе на пальцы. Бабушка говорила, надо сразу помочиться на ожог. Извини, бабушка — потом. — Антон жив? — Ж-жи-и… в-в-в… Отпустило. Я открыл кран и сунул руку под холодную воду. Ч-черт, какой-то час проспал, и отрезало. Работать не могу, ничего не могу. Голова трещит, до ночи — уйма времени. — С ним плохо? Ухудшение? — С ним все-е… все норма-а-а… Нет, не сдержался. Выплеснул: — Дура! До инфаркта доведешь, идиотка! И тоном ниже, браня себя за срыв: — Говори толком, что произошло! — Сле… следователь… — Что следователь? Вызывал тебя? — Не-е… — Допрашивал Антона? Давил на него? — Нет, не дави-и… — Так что ты меня дергаешь? В ответ — хриплый, мучительный вопль: — Саша! Они хотят закрыть дело! Сперва я не понял. Антон жив, с ним все нормально. Кто они? Какое дело? Какое мне дело до их дел? Дурацкий каламбур. Дурацкая привычка играть словами. Ну и пусть они хотят… Дошло. Вошло иглой в висок. — Как закрыть?! — Совсе-е… всем… — Они не имеют права! Это разбойное нападение… — Следователь… говорит… — Что?! — Не нападение… Говорит, Антончик сам… А вот тут я все понял сразу. Сволочь ты, капитан Заусенец. Хорек драный. Решил избавиться от «глухаря»? Навару никакого, одна беготня. У новосибирского ублюдка алиби, у родителей потерпевшего нет мохнатой лапы. И в клюве не несут. Сел ты, Заусенец, выпил пива и подумал: не соскочить ли мне с гнилого базара? — Сам сломал себе руки? Сам размозжил голову?! — Да-а… — Чушь! Бред! — Он говорит: свидетели… есть, говорит… — Нет у него никаких свидетелей! Быть не может! — Показания… — Вранье! — Саша, я не знаю, что делать… нас прокляли, Саша… Плач сменился гудками. Сердце спринтера остановилось. Зеленый червячок на экране вытянулся в прямую, мертвую линию. Все. Конец — делу венец. Антон сам себя измордовал. Высек, как унтер-офицерская вдова. Капитан подвел черту. Надо напиться в стельку и плакаться луне. Или радоваться, что парень остался в живых. Я заметался по квартире. Эй, Чернышевский? Что делать?! Случайно пнул стойку с аудиодисками — музыка разлетелась по полу. Govi, Камбурова, Лорд… Треснул пластик коробки Saint-Preux. Мой любимый альбом, «The last opera phytandros». Где мобильник? Капитан не отвечал. По обоим номерам, скотина. Позвонить Чистильщикову? Глупо. Господин ассенизатор, спустите хорька, это дерьмо, в канализацию… Задним числом я обругал себя, что ничего не выяснил про Заусенца. Набрать ноль-два? Черт, теперь это один-ноль-два… И что я им скажу? «Здравствуйте, я ищу вашего капитана! Он хочет закрыть дело…» Рядом есть РОВД. Надо бежать туда. Найти дежурного, прорваться к начальству. Взять за душу — живьем, непременно живьем. Все, все расскажут — из какой норы вылез хорек, где его ловить… Напишу заявление. Бумаге обязаны дать ход. Псих, оккупировавший меня, жаждал действий. Бежать, кричать, требовать. Стучать кулаком по столу. Умом я знал, что это так, отдушина. Ничего, скорее всего, я не добьюсь. Пар спущу, и ладно. На улице буянил ветер. Совался в каждую щель, требовал немедленной любви. Так возвращается домой загулявший кот. Легкий морозец подсушил асфальт. Мамаши проветривали чад — деятельных, суровых в своей жажде познания мира. У салона красоты курили парикмахерши, все как одна блондинки. Торговали водой — к автоцистерне выстроилась очередь с пластиковыми бутылями. Брали столько, что за один раз не унести. Моются они в газировке, что ли? Я решил срезать путь. Дворами ближе. У «Холл-Парфюм» сворачиваем в подворотню, и насквозь — гаражи, помойка, новенькая высотка с супермаркетом на первом этаже… Я настолько ясно представил грядущий путь, я так хотел содрать с хорька шкуру, что не сразу сообразил: это случилось здесь. Да, здесь. Ноги остановились раньше, чем разум отдал приказ. Та самая подворотня. Тут били Антошку. Со спины, обрезком трубы или резиновой дубинкой. Топтали руки бесчувственного. Глумились. Передавали привет: это, мол, тебе от ублюдка. Знаешь такого? С нижним подчеркиванием? У которого не алиби — цитадель. Серый, щербатый бетон. Круглится свод над головой — давит, хоронит. Колдобины под ногами. Длинная лужа от края до края. Оступись, и ботинки полны воды. Железная дверь в стене ведет в никуда. Она заперта от сотворения мира. Ее не открывали, боясь выпустить мировое зло. Впереди свет в конце туннеля — двор, стылый песок, подъем к гаражам… Промочив ноги, трогая стены озябшими пальцами, я бродил по подворотне. Туда-сюда. Чудилось — вот-вот, и я найду. Отыщу причину, зацепку, вескую улику. Швырну ее в остренькую морду Заусенца. Никуда не денется, станет искать, как миленький. Землю будет носом рыть. — Эй, мужик… не надо, мужик… Первым явился запах. От бомжей, знаете ли, пахнет. Потом я услышал шарканье. Не стоялось ему на месте. Все топтался на краю света и тьмы, ерзал, шлепал подошвами. Зрение пришло к финишу последним, отметив — ерунда. Ничего особенного. Одежонка с чужого плеча. Вязаная шапочка натянута на уши. Моего роста, коренастый, испитой. С виду — не опасный. В романах, которые мне доводилось редактировать, бомж обязательно был бы посланцем главзлыдня. Замаскированным ниндзя из школы Топинамбу-рю. Его прислали убрать Золотаря. При помощи дедуктивного метода Золотарь собирался разрушить ублюдочное алиби. Вот, значит, встретились на узкой дорожке. Знаю ли я приемы смертоносной школы барит-су? — Что тебе? Закурить? — Не надо, мужик… В руке бомж держал клеенчатую суму. Собирал дань в мусорных баках. Помнится, летом предложили их ароматной компании вскопать клумбу во дворе. За деньги. Отказались, работнички. — Чего не надо? — Убиваться… Че тебе, жить надоело? — Что ты городишь? — Ага, городишь… тут один такой ходил-ходил… — Ну? — …и раз — башкой о стенку… Я смотрел на него, чувствуя, как превращаюсь в кусок льда. Из таких складывают слово «вечность», а получается слово «жопа». — Кто? Ты его видел? — Парнишка. С виду приличный. Слышь, мужик, ты тут про курево… Когда я шагнул к бомжу, он попятился. — Я тебе пачку сигарет куплю. Три пачки. Блок! Ты про парнишку… — Ментура? — с недоверием спросил бомж. Он смотрел на Золотаря, подслеповато моргая. Красные, как у кроля, глазки. Белесые ресницы. Бомжу дико хотелось курить. Аж уши пухли. Но и бежать отсюда сломя голову ему хотелось не меньше. Ладно, если ментура. С ментами он уже имел счастье общаться. А если псих? — Не похож ты на мента, мужик. Точно курево возьмешь? — Точно. — Поклянись. Мамой клянись. — Иди ты к черту. Сказал, возьму, значит, возьму. Так что парнишка? — А я уже рассказывал. Вашим. — Кому? — Мелкий такой. На пацюка смахивает… — Капитан? — А хер его знает. Может, и капитан. — Ну? — Чего ну? Говорю, парнишка. В куртке. Я от «Вопака» спускаюсь, а он тут. Шур-шур, шур-шур, как ты. Наружу не идет, все здесь ходит. В подворотне. Чистый парень, справный. Студент. И вдруг башкой об стенку — хлобысь! — Сам? — Ага. Главное, не лбом, а криво как-то. Боком, что ли? Без разбега. И еще раз. Во, думаю, мать моя женщина. Пошли к киоску, мужик. Ты мне курева возьмешь, я дальше расскажу. — Так рассказывай. К киоску — потом. Монитор. Черно-белый ютубовский ролик. Безумный акробат Антон Золотаренко делает прыжок через голову назад. Выходя из трудного положения. Мечи закружились в причудливом танце… И рядом нет редактора. Заботливого, как отец. Спасительного, как отец. Чтобы исправил, изменил — нет! — выбросил к чертовой матери этот эпизод. Пусть бранится автор. Если заметит, конечно. Пусть издатель ставит на вид. Пусть хором требуют вернуть обратно. Только через мой труп. — Гляди, не обмани. Он башку себе расколотил, а не падает. Стоит, качается. Кровь на плечо течет. Я пересрал, аж в штанах замокрело. Ноги ватные, не идут. Прикинь, а? — башкой! Мать моя… Я психов с детства боюсь. У меня батя псих был, со справкой. — Дальше! — Он ко мне пошел. Чап-чап, не по-людски. Глаза такие… — Какие? — У меня на ноге язва, во какие. Страшные. Да ты все равно не поймешь, мужик. Я тогда догнал, не жить мне. Если не псих, значит, наркоша. Глюки у него. Щас и меня башкой в бетон. Не, не трогает. Здесь встал, у края. И рукой об угол — тресь! Раз, другой. Хрустело, блин… Эй, мужик, ты чего? — Я ничего. Я слушаю. — Глаза у тебя… Язвы, блин. Ты точно не псих? — Точно. У меня справка есть. — Ага, шутишь. Короче, он руками бил. Как не по-живому. Каратист хренов. А потом лег. Тихо так, без звука. Лежит, смирный, вроде как пьяный. Только кровь под ухом. Тут меня и отпустило. Я сумку в охапку, и деру. Все, пошли за куревом. — Пошли. Случайно или нет, но Золотарь выдал себя. Бомж закашлялся, харкнул желто-зеленой мокротой, согнулся в три погибели — и вдруг, подхватив суму, чесанул прочь. Почуял, что пачкой сигарет — тремя! блоком, мать моя… — дело не обойдется. Поволокут за шкирку, и добро б в ментуру, а то в темный погреб, где паяльник и кухонный ножик. Такие уж были глаза у мужика. Язвы. Золотарь, не размышляя, кинулся следом. Пружина, сжимавшаяся во время рассказа, бросила тело вперед раньше, чем рассудок задал сакраментальный вопрос: зачем? Тащить гада к Заусенцу? Так хорек явно в курсе. Бить мордой об асфальт? Кричать: «Врешь, паскуда!» Так бомж согласится: вру, мол. Он с чем хочешь согласится, если мордой… Все эти мудрые соображения ковыляли за Золотарем, мало-помалу отставая. Осталось одно — страстное желание взять бомжа за грудки. Бессмысленное и беспощадное, как писали классики. Взять, приложить с маху об стенку, а там — будет видно. Врет гад про Антошку, или это вовсе не Антошка, а обдолбанный нарик, или химера, явившаяся бомжу от паленой водки… Неважно. Сперва — догнать. Колченогий, бомж несся призовым рысаком. Из-под драных кроссовок летели брызги и мокрый песок. На лестнице, ведущей к мусорным бакам, Золотарь ухватил было гада за штанину, да споткнулся о железное ребро ступени. Упал, рассадил колено; грязная плюха залепила лицо. Не утираясь, не чувствуя боли, он вскочил. Бесстрастен, бледен, сосредоточен. Автомат с тупой программой. Робот. Лишь грязный мат, принадлежавший, казалось, другому человеку — оператору, ведущему автомат в погоню? — выдавал его состояние. Единственное пристойное слово: — Стой! Бомж обогнул помойку. Сумку он на бегу швырнул молодой дворничихе, похожей на апельсин в своей оранжевой спецухе. Та приняла пас легче, чем баскетболист — мяч от партнера по команде, аккуратно примостила добычу между баками и продолжила шаркать метлой, не интересуясь беготней. Привыкла. — Лови! — заорали от распахнутых дверей гаража. — Держи вора! Бомж прибавил хода. В груди саднило. Сердце плясало качучу. Дышите, больной. А теперь не дышите. Вы же видите — дышать не получается. Хрипеть — это да. Булькать. Ловить воздух ртом. А дышать — зась, как говорила ваша бабушка, царство старушке небесное. Из последних сил Золотарь наддал, вихрем пролетел вторую, ведущую к «Аквагалерее», подворотню — и успел заметить, как бомж ныряет в подъезд рядом с огромным котом. Кот был картонный — реклама. В подъезде царила темнота. Вонь мочи, сверху несется ругань — кто-то скандалит с женой. Но главное — о счастье! — подъезд не был проходным. Кашляя, держась за бок, Золотарь стал спускаться вниз, по ступенькам, ведущим к открытой двери в подвал. Он знал, что зверь в ловушке. Он только не знал, что делать с пойманным зверем. Я помнил этот запах. Так пахло от Антошки — ненастоящего, воображаемого Антошки. Того, кто сидел рядом со мной-пьяным и смотрел ролик, где ломали ублюдка. Кислая огуречная вонь. Стариковское тело. Больничная «утка», застиранная пижама. Что еще? — хлорка… И рыхлая, жирная земля, какой не бывает в феврале. В подвале было темно. Щурясь, я различил коридор, ведущий во мрак. В стенах по обе стороны маячили двери — корявые, дощатые. Казалось, раньше здесь располагался аттракцион: комната смеха, коридор зеркал — да вот, повыбили, хулиганье. Заменили мощными досками, завесили амбарными замками. Возбуждение никуда не делось. Просто отступило, дожидаясь своего часа. Я продвигался по коридору, стараясь не шуметь. Подобрал какую-то железину — ржавую, испачкавшую руки. Тяжесть успокаивала. Коридор свернул влево. Вправо. И еще раз. С трубы, о которую я походя звезданулся лбом, капало. Одну из дверей взломали. В глубине каморки качалась на проводе лампочка-миньон. Она умирала, но держалась до последнего: светила. Из горы хлама торчало велосипедное колесо. Мятая «восьмерка» от дряхлой «Украины». Чувствовалось, что взломщики много не поимели. Вот, новый поворот. Так можно до Новосибирска дойти. В гости к ублюдку. Выйду из мрака, с железиной наголо. За спиной — свора охотничьих крыс. Вон они, шебуршат по углам. Одна вылезла — жирная, гадкая. Хвост глянцевый. Уставилась на меня, прикидывая: нравлюсь или где? Приручу, натаскаю, обучу кидаться на горло. Я в ответе за тех, кого приручил. Вот и отвечу… — Эй! Давай поговорим! Бомж не откликался. — Не бойся! Просто поговорим… — Чё те надо? — спросили неподалеку. — Ты где? — В Караганде! — тьма зашлась многоголосым гоготом. Впереди мелькнул свет. Перебравшись через завал гнилых ящиков, я сунул железину под мышку — и шагнул на мерцающий островок. Свет качался, дрожал. Сейчас он исчезнет, и тьма, как море, поглотит все. Горело бра с расколотым плафоном. Куда его подключили те трое, что сидели у стены, я не знаю. Старик в вязаной шапке — точно такой, как у моего бомжа — разливал вино в пластиковые стаканчики. Молодой, тощий дылда поминутно сглатывал, дергая кадыком. Обоих я не слишком интересовал. Зато толстенная баба в кожухе, высунув из лохматого ворота голову, бритую наголо, пялилась на меня в упор. Бабий взгляд раздражал — липкий, масляный. — Это не Ефим, — сказала бабища. — Слышь, Петрович? Это точно не Ефим. — Ефим, — убежденно ответил старик. — Он мне пиво задолжал. — Ну и что? — Ничего. Вот, принес. На меня он по-прежнему не смотрел. Разлив вино до конца, старик сунул руку в карман длинного, не по размеру, пальто — и достал складной нож. Я перехватил железину поудобнее. — Ефим, — с удовлетворением констатировал молодой. — Пришел Ефим, и хрен с ним. Он громко заржал. Старик чихнул, открыл нож и стал срезать пластиковую пробку со второй бутыли. Я молчал и разглядывал их. Повернуться и уйти? Спросить, не видели ли они Это безумие. Никто не рассказывал мне, как Антошка сам калечил себя. Пусть капитан закрывает дело. Пусть бывшая истерит. Лишь бы все были живы-здоровы. Остальное — труха. — Эй, Ефим? — вдруг спросил молодой. — Ты чего? Он бросил ржать. Отлепился от стены. Сгорбился, моргая. В лице его, похожем на маску идиота, проступил страх. Точно такой же страх был написан на лице бабы. Даже старик прекратил разлив. Руку с ножом старик спрятал за спину, словно боясь спровоцировать меня. Раздался щелчок — нож закрылся. — Ты это… мы ж ничего, мы так… — Это не Ефим. — Заткнись, дура. — Это не Ефим. Бегите. — Винидло… жалко… — Бегите! Они послушались. Миг, и баба осталась одна. Я и не заметил, куда исчезли старик с молодым. Наверное, туда же, где скрылся мой бомж. Баба, ранее сидевшая на корточках, встала, кряхтя, и сделала шаг навстречу. По ее жуткому, одутловатому лицу текли капли пота. — Меня бей, — сказала она. — Меня можно. Я ребеночка удавила. Смотрела она мне за плечо. Туда, где, ухмыляясь, стояла моя тень. Тот Золотарь, что еще недавно несся по двору. Настигал добычу, нырял в кромешный мрак подвала. Подбирал оружие, крался, нюхая спертый воздух… Страшный. Злой. Бессмысленный. Когда зазвонил мобильник, она не пошевелилась. Осталась на месте, ожидая. «Меня можно…» — кривились отвислые губы. Бра замерцало сильнее. Вокруг бритой головы бабы образовался неприятный, расколотый наверху ореол. Нимб, похожий на рога. Резко запахло вином. — Слушаю! — я выхватил трубку, как пистолет. — Кто это? — Здравствуйте, Александр Игоревич, — рокотнул знакомый бас Чистильщикова. — Говорить в состоянии? «Нет,» — хотел ответить я. — Да. — Нам надо встретиться. Когда вам удобно? |
||
|