"Их именами названы корабли науки" - читать интересную книгу автора (Трешников Алексей Федорович)

В ЭКСПЕДИЦИЮ ГЕОРГИЯ СЕДОВА

Человеку, испытавшему «ветер дальних странствий», уже нет покоя. Два летних сезона, проведенных в Лапландии среди дикой, почти нетронутой северной природы, еще больше возбудили у Визе жажду путешествий. Ему хотелось теперь испытать свои силы в более суровых широтах — в Арктике. Вскоре такой случай представился.

С весны 1912 года в петербургских газетах стали появляться сообщения о сборах экспедиции Г. Я. Седова в Арктику с целью достижения Северного полюса.

«Это то, что мне нужно», — решил Визе.

Вместе со своим другом и ровесником геологом Михаилом Алексеевичем Павловым, с которым он бродил по Лапландии в два предыдущих лета, Визе явился к Седову, и тот зачислил их в состав экспедиции. Организовать экспедицию было делом сложным. Царское правительство отказало в средствах на снаряжение экспедиции. Тогда Седов обратился к публике через газеты с призывом оказать помощь экспедиции путем добровольных пожертвований. Это обращение вызвало сочувствие у некоторых состоятельных людей и владельцев газет.

Времени на снаряжение экспедиции было мало. Начав готовиться к экспедиции в марте 1912 года, Седов планировал отправиться в путь 1 июля того же года. Естественно, что при такой спешке, скудных средствах многое было упущено, от многих крайне важных и необходимых вещей пришлось отказаться. Это в значительной степени обусловило трагический исход экспедиции. Но чем же была вызвана такая спешка? Седов намеревался первым покорить Северный полюс. Почему первым? Ведь к тому времени всему миру было известно, что Северный полюс покорил американец Роберт Пири в 1909 году. Право на звание покорителя Северного полюса у Пири оспаривал соотечественник Пири — Фредерик Кук. Кук уверял, что он достиг точки Северного полюса в 1908 году, т. е. на год раньше Пири. Но ни тот, ни другой не смогли представить убедительных доказательств достижения Северного полюса. Они определяли координаты своего пути весьма примитивными приборами по счислению. Разгорелся спор — кого же считать покорителем Северного полюса.

Седов был опытным штурманом-геодезистом, много лет занимался нанесением на карту участков берегов Новой Земли и устья реки Колымы по заданию Главного гидрографического управления морского министерства. Естественно, что он разделял точку зрения тех специалистов, которые считали, что ни Кук, ни Пири не были в точке Северного полюса. И он хотел быть первым покорителем этой заветной точки. Но почему же он так спешил? Дело в том, что в это же время норвежец Р. Амундсен отправился на «Фраме» из Норвегии с намерением повторить дрейф Ф. Нансена в Арктическом бассейне, но вморозить судно восточнее, чем сделал Нансен, чтобы «Фрам» продрейфовал ближе к Северному полюсу, чем в предыдущем дрейфе. Как стало известно позднее, Амундсен изменил план в пути и пошел не в Арктику, а в Антарктику, и покорил Южный полюс. Когда Седов задумывал свою экспедицию, он об этом еще не знал. В докладе начальнику Главного гидрографического управления от 9 марта 1912 года, обосновывая свое намерение, Седов писал:

«Амундсен желает во что бы то ни стало оставить за Норвегией честь открытия Северного полюса, а мы пойдем в этом году и докажем всему миру, что и русские способны на этот подвиг».

По первоначальному плану Седова экспедиционное судно должно было в лето 1912 года дойти до Земли Франца-Иосифа и там в удобной гавани стать на зимовку. Зиму предполагалось использовать для съемки островов этого архипелага, выполнения метеорологических, геомагнитных, геологических, гляциологических наблюдений. После окончания полярной ночи Седов планировал отправиться отсюда на собаках по плавучим льдам к Северному полюсу. Но парусно-паровое судно «Святой Фока» вышло в Арктику из Архангельска только в конце лета — 14 (27) августа 1912 года. Среди членов экспедиции в должности географа и руководителя метеорологических наблюдений находился и Владимир Юльевич Визе.

«Св. Фока» через юго-восточную часть Баренцева моря направился к Южному острову Новой Земли и зашел в Белушью губу, где находилось становище промышленников. После краткой стоянки в Белушьей губе «Св. Фока» вдоль берегов Новой Земли пошел на север. Чувствовалось позднее время выхода из Архангельска. Вначале путешественников сопровождал жестокий шторм. 1 (14) сентября судно встретило первый плавучий лед и вошло в него. По мере продвижения на север лед становился все сплоченнее. Седов пытался направить судно западнее Новой Земли в надежде найти проход. Но лед и там был сплоченный, и пришлось снова вернуться к берегу, где имелась прибрежная полынья.

Севернее пролива Маточкин Шар берега Новой Земли особенно величественны и красивы. Острые пики гор, покрытые снегом, гигантские волнистые потоки ледников, подобно застывшим рекам, голубели на фоне белых снегов. Молодые исследователи Визе и Павлов, художник Пинегин восхищались этой дикой необычной природой. Прибрежная полынья по мере продвижения судна на север становилась все уже и уже. Судно, спасаясь от напора льдов, вошло в залив между полуостровом Панкратьева и Горбовыми островами и здесь село на мель. Западный штормовой ветер пригнал в залив льды, которые окружили судно. Одна из крупных льдин столкнула его с мели. Но это мало помогло судну, так как низкие температуры воздуха спаяли битый лед в единый монолит.

«Св. Фока» оказался в ледовом плену. Правда, через несколько дней наступила оттепель и судно начало двигаться по полынье вдоль берега полуострова Панкратьева, но вскоре полынью закрыло льдом. Стали ждать, в надежде, что льды еще разойдутся. Но эта надежда не сбылась. 15 (28) сентября Седов приказал выпустить пары из котлов судна. Началась зимовка, но не на Земле Франца-Иосифа, а у берегов Новой Земли. Угля осталось всего лишь 25 тонн. Его решили беречь до следующей навигации и не тратить на отопление кают. К счастью, на ближайших береговых отмелях в изобилии был плавник.

На зимовку члены экспедиции устроились с относительным комфортом: каждый научный сотрудник имел отдельную каюту, матросы — теплый кубрик. В кают-компании были пианино и граммофон, по стенам на полках разместили библиотеку. Заведовать ею Седов поручил Визе, плюс к его основным обязанностям — организации и ведению метеорологических наблюдений.

Вблизи судна была оборудована метеорологическая площадка. В этих необычных условиях метеорологические наблюдения требовали определенных усилий, «…сколько хлопот потребовала установка метеорологической станции согласно требованиям науки, сколько забот доставили нам первые наблюдения, как упрямо и настойчиво боролись наблюдатели со снежной пылью, раздробленной на мельчайшие частицы и проникавшей, казалось бы, в совершенно закрытые части самопишущих приборов — термографов и гигрографов, как трудно было наладить правильную работу этих инструментов и приспособиться к перемене лент на морозе и в бурю, — пишет Н. Пинегин в своей книге „В ледяных просторах“ (1924 г.). — Обыкновенный дождемер-измеритель атмосферных осадков — простой до смешного прибор, открытый в верхней части металлический конус, — и тот доставил хлопот на несколько месяцев».

Николай Васильевич Пинепин — художник и фотограф экспедиции — был помощником Визе по метеорологической части и во время отлучек Владимира Юльевича производил метеорологические наблюдения.

Визе помогал Седову в определении координат астрономических пунктов. Седов еще зимой начал подробную топографическую съемку окрестностей зимовки. Уже в октябре Визе по поручению Седова выехал с Павловым на собаках к югу от станции для определения астропунктов между местом зимовки и полуостровом Адмиралтейства. Но прошли они на юг только 42 километра. Однажды путешественники, отдыхая в палатке, поставленной на морском льду, проснулись в ледяной ванне: лед был тонкий и прогнулся. Вещи высушили у костра, но продовольствие — сухари, шоколад, печенье — размокло в соленой воде и стало негодно к употреблению. Путешественники вынуждены были вернуться на судно.

В конце октября настала полярная ночь. Начались жестокие пурги, морозы. Но в середине зимы нередко наступали оттепели. Ветер приносил теплый влажный воздух из незамерзающей части Баренцева моря. Тоскливые вечерние часы скрашивала великолепная игра Визе и Павлова на пианино. Все зачарованно слушали бурные аккорды пьесы «Ночь на Лысой горе» Мусоргского. В эту музыку вплетались глухие вздохи пурги за деревянными бортами корабля.

Праздники отмечали торжественными обедами, шуточными обрядами, но все тосковали по свету, по солнцу. При лунном свете совершали небольшие экскурсии вдоль берега. Визе скучать было некогда: он не только выполнял метеорологические наблюдения, но и анализировал их данные. Он обнаружил наблюдавшиеся в период штилей периодические колебания давления и температуры воздуха. Это так называемые приливо-отливные волны в атмосфере. Они существуют и в других широтах, но более сильные колебания, возникающие под влиянием солнечной радиации, затушевывают их. А здесь солнце было далеко за горизонтом.

В начале февраля Визе повесил на стену кают-компании метеорологический бюллетень за январь. В нем указывалось, что максимум температуры за этот месяц был +1 °C, а минимум —50,2 °C.

Десятого февраля зимовщики торжественно отметили появление первых лучей солнца. Начали готовиться к большим походам.

С наступлением светлого времени из бухты «Св. Фоки» отправились полевые исследовательские партии на собаках. Сам Седов пошел вдоль западного побережья Новой Земли на север с целью нанесения на карту береговой линии. Геолог Павлов отправился во внутренние районы Северного острова Новой Земли для геологических исследований. Визе получил задание пересечь остров по 76-й параллели, а затем пройти на север вдоль восточного берега со стороны Карского моря. При благоприятных условиях Визе должен был встретиться с Седовым в районе мыса Желания и тем самым замкнуть опись северной части Новой Земли. Каждая партия имела нарты и десять собак. Рассказывая об этом походе, Визе пишет, что «собачьи» дела экспедиции были плачевны. Настоящими ездовыми были только сибирские лайки, 35 штук, полученные от сибирского купца Тронтгейма, который поставлял собак еще Нансену и герцогу Абруццкому. Остальные 50 собак, поставленные в последний момент в Архангельске перед отходом судна «неким г. Вышомирским», оказались самыми настоящими дворняжками. В упряжке Визе было четыре сибирских и шесть архангельских собак.

Первую часть пути партии Визе и Павлова двигались вместе. Никаких приспособлений для измерения пройденного расстояния не было, и Визе стал считать шаги. «Этот счет шагов я прервал только дойдя до Карского моря», — пишет в своем отчете Визе. Передвигались путешественники медленно. Хотя уклон ледника, по которому они поднимались, был невелик, но на нартах было 17 пудов продовольствия и снаряжения и путешественникам приходилось впрягаться вместе с собаками. Продвижение усложнялось трещинами в леднике, закрытыми снежными мостами.

Через пять дней они достигли наивысшей точки маршрута — высоты 913 метров над уровнем моря. Ночами температура воздуха падала до —33 °C. Начался спуск на «карскую сторону». Вскоре стали видны «Карские горы», то есть горы со стороны Карского моря. Они выделялись на светло-голубом фоне неба округлыми шапками или блоками в виде гигантских усеченных пирамид. «В общем в этом горном пейзаже было что-то напоминающее картины Рериха», — замечает Визе. На восточном склоне путников однажды застала пурга. Задул резкими порывами северо-западный ветер. Он носил явно выраженный характер фена — температура за несколько часов поднялась с —24,1 до —10,5 °C. Так Визе впервые встретился с новоземельской борой[Новвземельская бора образуется, когда над Баренцевым морем устанавливается более высокое давление, чем над Карским, и воздух переваливает через горы Новой Земли. Возникающий при этом на восточном склоне ветер весьма порывистый и достигает скорости 60 метров в секунду.]. Когда наступило затишье, Визе вместе с Павловым подошли к долине и спустились в нее. Долина оказалась ущельем, дно которого местами перегораживалось высокими сугробами, и ехать по нему на собаках было невозможно. Поднявшись по одному из боковых склонов долины, они открыли гору. Они заметили на ней старый олений след, и Визе назвал гору Оленьей.

Владимир Юльевич с юмором пишет в своем отчете об этой разведке:

«По поводу безрезультатной разведки мы, возвращаясь к палаткам, огласили девственную природу пением хора из „Князя Игоря“: „Не добрые вести…“ В этом краю без сомнения раздавалась впервые не только музыка Бородина, но и человеческий голос вообще. Собаки, услышав наше пение, подняли лай и визг — музыку, пожалуй, более подходящую к полярной обстановке».

Павлов здесь оставил склад продовольствия, чтобы вести геологические изыскания в этом районе налегке. Визе и матрос Платон Коноплев пошли по одной из долин. Но вскоре снова разыгралась пурга и путники почти сутки отлеживались в палатке. Продолжив путь после пурги, они встретились с крутым спуском, который назвали «чертовой лестницей». Хотя вид отсюда был «самый красивый» на всем пути, но, чтобы спуститься, пришлось во льду вырубать ступеньки. Устроив перед спуском склад продовольствия на 10 дней, часть вещей они сбросили вниз, а остальное спустили на нартах по ступенькам. Внизу пересекли ледниковое озеро с очень толстым и необыкновенно прозрачным льдом. Озеро назвали именем Св. Ольги. Вскоре они вышли к Карскому морю. Это был залив Власьева.

«Я горячо жму руку Коноплеву и поздравляю его с тем, что мы впервые пересекли Новую Землю под такой широтой и выяснили загадку, какую до сих пор представляла пройденная нами часть Новой Земли».

На берегу они нашли плавник и разожгли большой костер.

«Запах дыма мне чрезвычайно приятен — он мне напоминает мои скитания по дебрям Лапландии… Я сижу у костра и гляжу на море. Море? Нет, это не море! Это безжизненная, оледеневшая пустыня. Мертвое море! До самого горизонта ничего не видно, кроме снега, льда и торосов, снега и льда».

У места выхода они соорудили крест и на кресте вырезали и выжгли надпись «Экспедиция Седова». Визе определил магнитное склонение и вычислил координаты креста. Теперь крест стал астропунктом.

В хорошую погоду Владимир Юльевич уходил пешком вдоль берега и производил его глазомерную съемку. В последующие дни Визе прошел более 40 верст с описью берега. Продовольствия осталось мало. Собаки были на голодном пайке и сильно отощали. Визе очень надеялся, что ему удастся убить медведя. Но он не обнаружил даже медвежьих следов, море было под сплошным ледяным покровом, а медведи обычно бродят там, где есть полыньи, а в полыньях — нерпы. Пришлось повернуть обратно. Встреча с Седовым где-то в северной части Новой Земли не состоялась.

«Прощай, великое Карское море! Вряд ли я снова когда-нибудь увижу твои безбрежные льды. Пройдет ли вообще по этим берегам человек! О, хоть бы солнце не так сияло! В такую погоду вдвое тяжелее становится мысль об обратном пути».

Подъем по «чертовой лестнице» отнял много сил, но прошел благополучно. Они увидели двух оленей, бегущих вдалеке. Как-то в пути их застал дождь. Температура воздуха поднялась до +1,5 °C. Одежда и спальные мешки промокли. Это было в середине апреля. Вскоре температура воздуха снова упала до —20 °C. Задул северо-западный ветер, который заставил путешественников пролежать в сырых мешках почти трое суток.

15 (28) апреля путешественники благополучно вернулись на судно. Поход занял 29 дней. Наконец сбылась мечта юности — Визе стал настоящим полярным исследователем и сам испытал радости открытий и невзгоды путешествия по льдам и снегам.

К концу мая вернулся из санного похода Седов. Вместе с матросом Инютиным он прошел от зимовки вдоль западного берега Новой Земли, затем обогнул ее северную оконечность (мыс Желания) и вышел на Карскую сторону, засняв берег на всем пути до мыса Флиссингенского.

Пришла весна. Прилетели птицы. Но лед был неподвижен.

После сырого лета снова наступили заморозки. И лишь 2 сентября лед в бухте взломало. Седов приказал развести пары в котлах, и «Святой Фока» отправился в путь сквозь плавучие льды сначала на запад, а потом на север — к Земле Франца-Иосифа. Среди старых льдов в разводьях за ночь образовывался молодой лед. Но Седов упорно направлял нос судна во льды.

«Что он делает? — с беспокойством думали члены экспедиции. — Ведь если судно попадет в вынужденный дрейф, что вполне вероятно в такое время, то все погибнут». Однако никто не решался высказать свои опасения начальнику экспедиции.

Однажды Визе попросил сделать это Пинегина, как наиболее близкого Седову человека. Но Седов ответил:

— Нам нужна Земля Франца-Иосифа. На мысе Флора Макаровым сложен уголь; если топлива не хваТит — будем жечь судно: что же делать? Идти же назад, пройдя труднейшую половину, — преступление. Да и назад путь не легче, чем вперед. Проклятые льды!

И, как бы покоряясь воле и упорству начальника, льды расступились. 13 сентября мореплаватели увидели горы Земли Франца-Иосифа. Уголь кончился. В топку пошли канаты, вымоченные в ворвани.

Судно подошло к мысу Флора. Этот мыс — место спасения и место гибели, место надежд и разочарований многих полярников. Визе вспомнил, что здесь, на мысе Флора, в 1896 году после скитаний по дрейфующим льдам Арктического бассейна и зимовки в северной части архипелага Нансен встретил англичанина Джексона.

Седов, Визе, Пинегин и Павлов, высадившись на мыс Флора, тщательно обследовали зимовье Джексона. Оно стояло на приморской равнине, выделяясь темным пятном на фоне высокого утеса, покрытого снегом. Окна главного дома были обращены на юг, к океану.

«Когда-то тут был самый крайний уголок цивилизованной жизни, — то было 20 лет назад. Теперь — хаос и разрушение, — описывает свои впечатления Пинегин („В ледяных просторах“). — Мы вошли в первую постройку— жилая изба Джексона. Она сохранилась лучше других, ибо построена из бревен по типу русских изб. Двери ее были открыты, окна повыломаны медведями, внутри — оледенение».

Угля здесь не было. От угля, выгруженного еще в 1901 году с ледокола «Ермак», остались жалкие крохи и пыль. Уголь был использован экспедицией Фиала, зимовавшей здесь в 1904–1905 гг., после того, как экспедиционное судно «Америка», отстаивавшееся зимой в северной части архипелага Земля Франца-Иосифа, было унесено ураганом вместе со льдом в Арктический бассейн. Плавника здесь не было. Собрали остатки угля, разобрали сарай экспедиции Джексона и погрузили все это на борт «Святого Фоки». Стояла уже глубокая зима, но Седов был непреклонен и решил идти на этом топливе дальше на север.

К счастью, неподалеку от берега плавали стада моржей. Началась охота. Жиру запасли на всю зимовку на корм собакам и для отопления печей на судне. После охоты судно снялось с якоря и пошло на север между островами через Британский канал. Перед выходом в море Виктории «Фока» встретил невзломанный старый лед. Путь на север был закрыт. Повернули вдоль кромки льда на восток, но кромка льда подходила вплотную к островам. Горючее было на исходе. Седов решил зимовать. Подходящую бухту нашли у северо-западной части острова Гукера. Судно поставили почти у самого берега.

«В то время, когда раздалась команда „отдать якорь“,— вспоминал впоследствии Визе, — в топках догорали последние джексоновские доски».

Бухта была весьма живописной. Остров Гукера покрыт ледником, только высокие мысы свободны от льда.

К югу от стоянки судна возвышалась громадная скала, свободная от льда, — Рубини (Рубини-Рок). Ее склоны были почти отвесны. Художник Пинегин обратил внимание, что эта скала напоминает фантастические пейзажи литовского художника Чюрлениса. В самом деле, полярники, бывавшие на Земле Франца-Иосифа, увидев картину Чюрлениса в его домике-музее в Друскининкае, удивлялись этому сходству. Ведь Чюрленис никогда не был на Земле Франца-Иосифа, и полярные пейзажи порождены лишь его фантазией.

Седов назвал бухту, в которой экспедиция осталась на вторую зимовку, бухтой Тихой. Зимовка была трудной. Каюты не отапливались и стали зарастать льдом. Печки в кают-компании, камбузе и коридоре отапливали частями судна — постепенно ломали переборки между каютами, потом изрубили фальшборт. В особо холодную пору использовали для отопления сало моржей, хотя им в основном кормили собак.

21 октября ушло за горизонт солнце. Наступила длинная полярная ночь. К заботе о топливе прибавилась забота о пище. В запасах была лишь пшенная крупа и протухшая солонина, подсунутая в Архангельске предприимчивым купцом.

«Когда, например, на „Фоке“ варилась солонина, по всему судну распространялся отвратительный запах. По сравнению с ним запах горелого моржового сала казался ароматом лучших духов».

К сожалению, лишь немногие соглашались есть моржовое сало и мясо, большинство отказывалось. В их числе был сам Седов. В результате у многих началась цинга. Уже в январе 1914 года Седов слег и редко выходил из своей каюты. Он жаловался на боль в деснах, стали распухать ноги. Только семь человек (и в их числе Визе), употреблявших в пищу моржовое и даже собачье мясо, были здоровы. Убив медведя, они пили теплую медвежью кровь.

Пинегин в своей книге «В ледяных просторах» пишет:

«Любопытно было посмотреть со стороны на дикую напряженность охоты во тьме, потом на кровавое пиршество у убитого медведя. И здоровые, и больные пили горячую медвежью кровь. До этого дня я не был кровопийцей, но сегодня горячо расхваливал эту жидкость, не подавая вида, что она мне противна: я знал, что в нашем положении кровь лучшее средство от цинги. Им одним спасаются самоеды и русские на всем побережье Ледовитого океана. Большинство вняли моим увещаниям. К сожалению, два более слабых „ревматика“, Зандер и Коршунов, не поверили похвалам напитку и отказались наотрез. Седов попробовал, но не мог пить».

Здоровье Седова не улучшалось, но он упорно говорил о походе к Северному полюсу, и по его указанию матросы готовили все необходимое снаряжение для этого. Он назначил выход полюсной партии еще до конца полярной ночи — 2(15) февраля. С собой он брал двух матросов: Александра Пустотного и Григория Линника — здоровых, молодых парней, беззаветно ему преданных.

Визе, Павлов и Пинегин, знавшие больше всех о трудностях предстоящего похода и физическом состоянии Седова, с тревогой ожидали этого дня, но прямо высказать то, что они думали об этом мероприятии, не решались. Визе и Павлов поручили Пинегину отговорить Седова от похода. Но и Пинегин не решился высказать это в устной форме, а написал Седову дружеское письмо и передал его в день выхода утром.

Получив письмо, Седов ушел к себе в каюту. Выйдя через полчаса в кают-компанию, он передал Визе приказ. Визе прочитал приказ вслух. В приказе объявлялось о выходе в поход к полюсу, руководство научными работами возлагалось на Визе, а власть начальника передавалась врачу Кушакову. Наступило тягостное молчание. Никто не расходился. Пинегин пишет об этих последних минутах прощания следующее:

«Седов несколько минут стоял с закрытыми веками, чтоб сказать прощальное слово. Все ждали. Но вместо слов вырвался едва заметный стон, и в углах сомкнутых глаз сверкнули слезы. Седов с усилием овладел собой, открыл глаза и начал говорить, сначала отрывочно, потом спокойнее, плавне — голос затвердел:

— Я получил сегодня дружеское письмо. Один из товарищей предупреждает меня относительно моего здоровья. Это правда: я выступаю в путь не таким крепким, как нужно и каким хотелось бы быть в этот важнейший момент. — Далее он говорил о задачах похода, о патриотическом долге. Сказал, что его спутники бодры и здоровы.

— Совсем не состояние здоровья беспокоит меня больше всего, — продолжал Седов, — а другое: выступление без тех средств, на какие я рассчитывал. Сегодня для нас и для России великий день. Разве с таким снаряжением нужно идти к полюсу? Разве с таким снаряжением рассчитывал я достичь его? Вместо 80 собак у нас только 20, одежда износилась, провиант ослаблен работами на Новой Земле и сами мы не так крепки здоровьем, как нужно.

В заключение Седов высказал надежду на благополучное возвращение полюсной партии и возвращение всей экспедиции на родину.

— Мне хочется сказать вам не „прощайте“, а „до свидания“, — закончил Седов свое выступление.»

Визе, Пинегин и Павлов проводили Седова и его спутников до мыса Маркхема. На прощание было лишь крепкое рукопожатие без слов.

11 (24) февраля кончилась полярная ночь. Зимовщики встретили первое солнце.

1 (14) марта умер механик Зандер.

6 (19) марта вернулись Линник и Пустотный. Они рассказали, что Седов умер у острова Рудольфа. Весь путь Седов ехал на санях, порой терял сознание. Но в минуты просветления он хватался за компас, чтобы удостовериться, что матросы не сменили курса на север и не везут его обратно на судно.

16 февраля (1 марта) Седов написал последние слова в дневнике. В тот день появилось солнце на этой широте. Запись кончается обращением к солнцу: «Посвети, солнышко, там, на родине, как тяжело нам здесь, на льдине».

Умер Седов 20 февраля (5 марта) у острова Рудольфа. Матросы похоронили прах Седова в углублении одного из обнажений, сверху сложили груду камней, из лыж сделали крест, между камней воткнули флаг, предназначавшийся для полюса. Точное местоположение могилы матросы указать не смогли. Через двадцать четыре года зимовщики полярной станции на острове Рудольфа нашли флагшток с обрывками флага, который Седов вез на полюс. Могилу обнаружить не удалось.

Впоследствии В. Ю. Визе неоднократно задавали вопрос— почему они допустили поход Седова из бухты Тихой, зная почти наверняка, что поход обречен на провал, а Седов идет на верную, бессмысленную смерть.

Визе отвечал, что это можно понять, только зная характер Г. Я. Седова и обстановку вокруг его экспедиции. Седов был сильным, волевым и честолюбивым человеком. Ему, царскому офицеру, но «выскочке» из простых людей, не будет пощады, если он вернется домой, не добившись успеха. Поэтому он, вероятно, почти сознательно шел на верную гибель. Да и сама болезнь наложила определенный отпечаток на психику Седова, вследствие чего он не смог правильно и объективно оценить свое физическое состояние. Роковую роль сыграл врач экспедиции Кушаков, который имел большое влияние на Седова.

Участники экспедиции, Визе и Пинегин, впоследствии устно и письменно характеризовали поведение Кушакова весьма отрицательно.

Н. В. Пинегин в книге «Записки полярника» (Севкрайгиз, 1936) писал:

«Существует нечто, организовавшее наше предприятие: это нечто — воля Седова. Противопоставить ей можно только восстание.

Но для восстания нужно прежде всего единодушие хотя бы в одном: в мнении о сущности болезни нашего вождя. Но такого единодушия нет. Кушаков, исправляющий обязанности официального врача экспедиции, утверждает, что Седов здоров… Седов — оптимист. Он в мечтах уже на полюсе. Он верит сладким нашептываниям Кушакова и не поверит никому, кто будет говорить о горькой истине — невозможности для больного человека длительного путешествия к полюсу. К сожалению, на „Фоке“ имеются всего три-четыре человека, которые понимают, что перед их глазами происходит сложная и преступная игра. Это игра на жизнь Седова. Вмешательство в эту игру ни к чему не приведет: мы не имеем настоящего врача, который сказал бы четыре веских слова: „больному на полюс нельзя“»

Впоследствии Кушаков стал белоэмигрантом; он вылил в печати много помоев в адрес Седова и остальных участников экспедиции. По возвращении в Петербург Кушаков даже утверждал, что матросы Линник и Пустошный убили Седова в пути. Это утверждение было просто злобным вымыслом человека, желавшего выгородить себя перед судом истории.

Гибель Седова — сложный вопрос, он интересует нас и до сих пор, когда уже нет в живых ни одного из участников экспедиции Седова. Следует лишь указать, что Визе до конца дней своих писал и говорил о Г. Я. Седове с большим уважением и теплотой, считая его самоотверженным борцом за освоение Арктики, достойным доброй памяти потомков…

Но вернемся к экспедиции.

В период всей зимовки в бухте Тихой Визе сохранял бодрое настроение. Он был ровен в обращении со всеми членами экспедиции и всегда занят — научными наблюдениями или их анализом. Под его руководством велись регулярные метеорологические наблюдения, причем этим наблюдениям он обучил матросов и те квалифицированно выполняли их. Он построил на берегу снежную хижину и выполнял там магнитные наблюдения. Визе совершил несколько санных путешествий, уточнив на карте местоположение некоторых островов к востоку от острова Гукера и дав их подробное физико-географическое описание. А когда наступила весна, он занялся изучением ледников. Летом среди камней собирал образцы полярных растений для ботанической коллекции.

Весной, когда прилетели птицы и появились моржи в разводьях, свежее мясо быстро поставило на ноги больных участников экспедиции. В конце июля лед в бухте взломало, и судно освободилось из ледяных объятий. В котлы паровой машины пошли последние еще уцелевшие переборки кают. Судно двинулось на юг без каких-либо запасов топлива. Визе стоял вахту помощником капитана. Встречая на льдинах тюленей и моржей, люди убивали их, а жир сжигали в топках котлов, давая жизнь машине. Вскоре они подошли к мысу Флора с намерением разобрать дом Джексона на топливо.

При подходе к мысу Флора они увидели на берегу среди камней человека. Когда «Фока» отдал якорь, человек столкнул в воду каяк и смело поплыл к борту.

Каково же было удивление всех, когда оказалось, что это штурман Альбанов с парохода «Святая Анна». Спустили шторм-трап. Поднявшись на судно, Альбанов рассказал, что его партия ушла со «Св. Анны», когда она после длительного дрейфа через Карское море оказалась севернее Земли Франца-Иосифа.

— Я прошу у вас помощи, — заявил Альбаноз, — у меня осталось четыре человека на мысе Гранта, со мной еще один человек — матрос Конрад, он в домике на берегу.

Пока разбирали и грузили дом Джексона, матрос Конрад ходил к мысу Гранта на каяке, но там он никого не нашел. После погрузки бревен «Фока» отправился на поиски пропавших. У мыса Гранта стоял припай. На берегу никого не было. Тщательно осмотрели в сильные бинокли и подзорную трубу все выступающие предметы. Никого — одни темные камни. «Фока» из-за отсутствия топлива не мог производить длительные поиски в других местах. Вероятно, несчастные путешественники погибли. Альбанов сохранил на груди толстый пакет с вахтенным журналом «Св. Анны». Этот вахтенный журнал много лет спустя Визе тщательно проанализировал и на основе данных о дрейфе предсказал существование неизвестного острова в северной части Карского моря. Но об этом речь будет впереди. Сейчас несколько слов о «Святой Анне».

Паровая яхта «Св. Анна» вышла в плавание почти одновременно с экспедицией на судне «Св. Фока». Участники экспедиции Седова знали, что капитан «Св. Анны» Брусилов намеревался пройти морским путем вдоль берегов Сибири в Тихий океан, занимаясь на этом переходе зверобойным промыслом.

У западного берега полуострова Ямал «Св. Анна» попала в ледовый дрейф. Она дрейфовала в генеральном направлении на север, и через год ее вынесло в Арктический бассейн. За 82° с. ш. дрейф стал западным — севернее Земли Франца-Иосифа. После второй зимовки в дрейфующих льдах Альбанов решил идти по льдам пешком на юг к Земле Франца-Иосифа. Брусилов, у которого с Альбановым сложились плохие отношения, не стал задерживать смельчака. С Альбановым изъявили желание идти еще 13 матросов.

13 апреля 1914 года они покинули судно и направились на юг к острову Рудольфа Земли Франца-Иосифа. Перед походом они изготовили несколько нарт и лодок-каяков. Собак на судне не было, и нарты приходилось тянуть людям. Через десять дней три матроса, испугавшись трудностей пути по торосам, вернулись на судно. В походе осталось 11 человек, а на «Св. Анне» — 13 человек. 18 июня путешественники увидели землю. Альбанов установил, что их вместе со льдами отнесло на запад и они вышли к крайнему западному острову архипелага Земля Франца-Иосифа — Земле Александры. Многие матросы были больны цингой и двигались с трудом. Только 8 июля они дотащились до земли. Здесь они нашли множество птиц и яиц. Набравшись сил, партия двинулась к мысу Флора. Одна группа шла по ледникам Земли Александры, другая — плыла вдоль берега на каяках.

Когда морская группа прибыла на мыс Гранта, то там береговой группы не оказалось. Альбанов искал ее, но не нашел. Судьба этих людей неизвестна. Может быть, они провалились в ледниковую трещину и погибли. Уцелевшие путешественники шли дальше на двух каяках — по два человека в каждом. Каяки потерялись в тумане, а потом разразился шторм. Альбанов и матрос Конрад добрались до мыса Флора, куда вскоре и пришел «Святой Фока».

…«Св. Фока» шел под парами и парусами на юг. Ледовые условия в лето 1914 года были в Баренцевом море благоприятными — лед был разреженным и рыхлым. Правда, вблизи кромки лед сплотился и судно лопало в дрейф. Паруса не помогали, а топливо кончилось. Тогда в топки пошли все деревянные предметы, имевшиеся на корабле: табуреты, шкафы, запасные паруса и снасти, политые остатками моржового жира, начали даже вырезать через один дубовые бимсы — основные части остова.

Наконец в районе 75° с. ш. судно выбралось на чистую воду и далее шло под парусами. В августе 1914 года «Св. Фока» вернулся в Архангельск. Мировая война полыхала пожаром над миром. Возвращение экспедиции и гибель Г. Я. Седова остались почти незамеченными.

Визе считал, что лучшим памятником Седову будет издание научных результатов экспедиции. Но это никого не интересовало, денег на обработку материалов наблюдений и их публикацию никто не хотел давать. В Главном гидрографическом управлении, где Седов работал перед своей последней экспедицией, на предложение Визе ответили, что для морского ведомства работы Седова никакого интереса не представляют. Визе начал обрабатывать эти материалы своими силами, но опубликованы они были лишь при Советской власти.

Много лет спустя Визе вспоминал, что в экспедиции Седова — первой для него полярной экспедиции — он приобрел опыт полевой научной работы в условиях Арктики. Экспедиция была плохо снаряжена, но Владимир Юльевич считал, что для него лично это обстоятельство имело положительное значение:

«Из этой суровой практической школы я вынес, пожалуй, больше, чем вынес бы из экспедиции, снаряженной по последнему слову науки и техники».