"Павел Марушкин. Старая Контра ("Каюкер и ухайдакер" #3) " - читать интересную книгу автора

- А-а-а-а-а-а-а-а-а!!! - завопили сразу несколько голосов. -
Пр-р-рячетесь, гады?! Капиталисты проклятые! Эксплуататоры!
Р-р-абовладельцы!
Несколько камней просвистело в воздухе и ударило в стены мэрии; ещё
один угодил точнёхонько в стекло. Витавший над площадью неуловимый,
дразнящий аромат вдруг сгустился и обрушился, подобно кузнечному молоту, -
невероятно сильный и аппетитный запах жареной курятины. Голодную толпу он
привёл в неистовство. Ограда скрипела и трещала; люди гроздьями повисали на
прутьях, с ловкостью обезьян карабкались на узорные ворота - и те, наконец
не выдержав напора, распахнулись. Беснующийся людской поток хлынул внутрь,
устремляясь к дверям мэрии; изящные лакированные драндулеты на стоянке
переворачивали вверх дном; град камней обрушился на окна. И никого уже,
казалось, не удивляла исполинская безголовая туша жареной курицы,
возглавившая нападавших. Чудовищный мосол ножки плавно пошёл назад, а затем
со всего маха врезался в дверь. Брызнули во все стороны щепки; следующий
удар заставил филёнку лопнуть со звуком пушечного выстрела. Великий Кур
просунул острые концы гигантских крылышек в образовавшееся отверстие,
поднатужился - и вынес обе створки. Толпа потекла внутрь.
Погром продолжался почти час. По прошествии его в доме не осталось ни
единого целого стола или стула. Картины и гравюры топтали ногами; занавеси
срывали, повисая на них, как кошки; бумаги из шкафов и бюро толстым слоем
устилали полы. Еда со столов, будь это дичь, желе или салаты, распихивалась
по карманам; бутылки с редкими винами опорожнялись в бездонные глотки или
попросту расшибались о стены. Несколько оборванцев вовсю раскачивались на
массивной хрустальной люстре, стремясь сбросить её вниз и нимало не
беспокоясь о том, что она рухнет на головы их сотоварищей. Находившихся
внутри мэрии, неважно - чиновников или прислугу, выволакивали на улицу.
Страшный призрак цеплял несчастных своими крылышками, подкидывал в воздух -
и, словно заправский футболист, поддавал нижней конечностью. Раскоряченные
фигурки одна за другой разлетались к дальним концам площади. Под финал из
разбитых дверей выкатили две бочки пальмового вина; люмпены приветствовали
их появление радостными криками. У бочек вышибли верх; толпа медленным
мальстрёмом вращалась вокруг них. Внезапно какой-то куки, обезумев от
запаха съестного, выбросил растопыренную пятерню и вырвал кусок аппетитно
пахнущей плоти из ляжки Великого Кура. Тот, казалось, ничуть не возражал
против такого обращения, и спустя мгновение десятки рук погрузились в тело
призрака. Измазанные жиром с головы до ног, обжигаясь брызжущими струями
горячего сока, люди со стонами и урчанием набивали себе рты нежнейшим
мясом, бесцеремонно отпихивая друг друга. Кто-то, обожравшись сверх всякой
меры, извергал съеденное под ноги своим товарищам и, хрипя, вновь бросался
в людскую гущу.
Ни Пыха, ни Чобы Стисм не принимали участия во всеобщей вакханалии.
Пыха сидел, покачиваясь, на передке телеги, обхватив себя руками, и трясся
мелкой дрожью, не вполне, кажется, понимая, кто он такой и где находится.
Чобы придерживал на соломе бьющегося в судорогах Твадло. Рот и подбородок
альбиноса покрывала белая пена; глаза закатились так, что радужки совсем не
было видно.
- Телефон! Телеграф! Скорее, уроды! Вокзалы занять! - срывались с
посиневших губ бессвязные слова.
- Никчёмный ты человечишко, Твадло! С тобой одна морока! - недовольно