"Евгений Клеоникович Марысаев. Повесть о белой медведице (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Через несколько часов пути зверь так устал и изголодался, что порыв
ветра валил его с ног. По ледяному полю, освещенному луною и звездами,
потянулись снежные змеи. Они скользили все быстрее и быстрее, на глазах
утолщаясь, поднимая головы, и вскоре стали взлетать и кружить в воздухе.
Разом растаяли звезды, как льдинки в горячей воде; яркое лунное око
поблекло, потом растворилось в плотном, непроницаемом месиве. Невидимые
упругие кулаки толкали медвежонка справа, слева, спереди, сзади и даже
норовили швырнуть вверх. Он ткнулся лбом в массивный торос, обелиском
стоявший на ледяном поле. Ноги подкосились сами собою. Зверь лег и
свернулся калачиком. Сверху, будто кто крупу из мешка сыпал, лились
смерзшиеся дробинки снега. Вскоре пурга накрыла медвежонка. Сначала на
поверхности различалась складка-бугорок, но ураганный ветер старательно
проутюжил ее.
Когда через двое суток разбойница пурга угомонилась, на том месте,
где был заживо погребен медвежонок, высился огромный, до самой макушки
тороса, лебяжей белизны сугроб.


Медведица ступала неспешной, сытой поступью. Аккуратная, обтекаемой
формы голова ее на длинной мощной шее равномерно покачивалась из стороны в
сторону. Так, не останавливаясь, она могла пройти многие десятки
километров. Рядом семенил ее медвежонок. Иногда он с веселым рявканьем
бросался к торосам, вскарабкивался на вершину и катился оттуда на заду,
крепко упершись в снежный наст расставленными передними лапами. Если торос
был очень высок, а спуск крут, мать подбегала к подножию и ловила детеныша
лапами. Дурашливый медвежонок, набрав большую скорость, мог расшибиться
или распороть себе брюхо об острые льдины, торчавшие повсюду на пути.
После особенно рискованных трюков она наказывала несмышленыша: ударяла его
лапой по морде с такой силой, что медвежонок с визгом отлетал в сторону;
если рядом были разводья, хватала его лапой и окунала головой в воду.
Некоторое время он обиженно плелся за матерью, шипел на громадные, как
тумбы, задние ноги, потом, облюбовав очередной торос, мгновенно забывал
побои и с радостным рявканьем прыгал к нему в сугробах, подбрасывая
округлый зад. Мать останавливалась и, любуясь им, провожала его грустными
глазами. Она помнила, помнила тот ужасный весенний шторм, когда погиб
второй ее детеныш, раздавленный вздыбившимися льдинами...
Звери были сытые, отдохнувшие. Вчерашним вечером они отменно
поужинали жирной нерпой, которую съели целиком, даже со шкурой. Желудки
белых медведей подобны жерновам: все перетрут, все переварят. Затем они
спали до позднего утра; чтобы детенышу не было холодно, мать обхватила его
ляжками. В полудреме тот изредка отыскивал губами теплый сосок и, чмокая
от удовольствия, пил тягучее, крепко пахнущее рыбьим жиром молоко.
Опыт подсказывал медведице, что ощущение сытости быстро проходит, что
разумнее не ожидать голодных спазм, а начать охоту сейчас, немедленно.
Лучше впрок добыть себе пищу. Этой премудрости ее научила Арктика. Она
испытала на собственной шкуре, что значит бродить во льдах с пустым
желудком по полторы недели кряду. Поэтому медведица иногда рывком
поднималась на задние лапы и подолгу крутила головою, нюхая расширенными
ноздрями воздух. Чутье у зверя превосходное, терпкие запахи он улавливает
за десять - двенадцать миль. Изредка медведица забиралась на высокий торос