"Юрий Маслов. Белогвардейцы" - читать интересную книгу автора

заядлого театрала, которому выпало счастье попасть на репетицию спектакля
знаменитого режиссера. А Машков, чувствуя к своей особо жгучий интерес,
работал яростно, вдохновенно, с импровизацией, которой позавидовал бы
профессионал самой высокой пробы.
- На халяву пожить захотелось? - накручивая себя,
продолжал наступать Машков. - Молчите? Правильно,
ядри вас в корень! Щас мужики ваши разберутся, что к
чему, погутарят с вами, тогда узнаете, как добро чужое
делить!
- Да нас силком приволокли! - вскочил с передней скамейки небольшого
роста, вертлявый, как червяк, мужичишка. - Сперва за закрытие церкви
заставили голосовать, а теперь в коммуну тащат...
- Куда-куда? - переспросил Машков.
- В коммунию.
- А что это такое?
- Коровы общие, свиньи общие...
- А бабы?
- Но знаю. - Мужичонка ткнул корявым пальцем в чубатого красноармейца,
стоявшего по центру стола: - Ты у него спроси. Он знает.
- И спрошу, - кивнул Машков. - Ну ты, рыло суконное, тебя как кличут?
На скуластом лице красноармейца выступили и заиграли красные пятна - не
привык, видно, к такому обращению..
- Федоров Василий, - выдавил с трудом.
- Василий, значит... Ты где, Василий, раньше спину гнул?
- В Питере. На заводе.
- А хлеб где брал?
- В лавке.
- А кто его в лавку привозил?.. Крестьянин, - подсказал Машков, по
дождавшись ответа. - А ты его грабишь! Зачем? Что он будет весной сеять?
Молчишь? Тогда ответь на другой вопрос... Ты то что без хлебушка делать
станешь? Но знаешь? А я знаю: помирать! В муках помирать! Так вот, чтобы ты,
гад, не мучился и других не мучил, мы должны тебя ликвидировать. Правильно?
- Правильно! - одобрительно загудела изба.
- Вопрос решен. - Машков сделал шаг вперед и вручил вертлявому
винтовку. - Исполняй, ядри тебя в корень!
Голытьба поняла, что шутки кончились, и с угрюмым любопытством
уставилась на товарища: пальнет или сдрейфит? Не сдрейфил. Корявый палец
твердо улегся
на спусковой крючок...
Крымову спектакль понравился. "Как мы легко стреляем друг в друга, -
подумал он, направляясь к выходу и продолжая удивляться изощренной
изобретательности Машкова. - А может, это и был спектакль? И вся эта война
спектакль? Страшный, дикий, бессмысленный, но - спектакль?"
На улице казаки складывали в сани трупы. Есаул, спокойный,
невозмутимый, стоял рядом и беззвучно шевелил губами - пересчитывал,
очевидно.
- У тебя сколько? - спросил он, заметив Крымова.
- Трое.
- У меня двадцать один. Значит, всего - двадцать
четыре. Счет сходится. Ни один не убег.