"Валентин Маслюков. Чет-нечет" - читать интересную книгу автора

куда ступить, было бы затруднительно.
Татарский набег поднял посад на ноги: люди перекликались через заборы,
собирались у ворот - никто ничего не знал, но все друг друга спрашивали и
сами находили, что сказать. Окликали и Федьку с мальчиком, однако общие их
ответы никого не удовлетворяли, а сообщить "где этого чертового Антипку до
сих пор носит?" или "не отбилась ли Авторка, вы бы ее приметили: левый рог
крив и тут на боку подпалина?" - ответить на эти и другие вопросы они даже и
не пытались, не желая злоупотреблять доверием встревоженных женщин.
Улица сузилась, мостовая, вильнув между церковью и огороженным
кладбищем, где застылой, мертвой толпой стояли рослые кресты, выкатилась на
неправильных очертаний площадь, изъезженную во все стороны. По середине
этого заросшего большей частью бурьяном пространства камнем преткновения
возникла печь. Вился дымок, возле закопченного устья, подвязав на спине
откидные рукава, орудовала ухватом женщина. Молодая товарка ее поглядывала в
чужие горшки, а свои пристроила на лавке - в ожидании очереди. Поодаль
тосковал очумелый от запахов пес.
- Здорово, молодец! - зыркнув глазами, окликнула Федьку молодка у печи.
Это была низенькая круглолицая женщина лет двадцати в легком
полукафтане, подпоясанном так низко, что туго затянутый кушак должен был бы,
судя по всему, путать ей ноги. Впрочем, бесстыдно уставившись на прохожего
хлопца, женщина не сделала еще ни шагу. Короткий кафтан обнажал крепкие,
толстые икры - молодка стояла у печи босиком, зато в теплой лисьей шапке,
из-под которой свисали на спину косы.
- А то гляди... - непонятно продолжала она, когда Федька ответила. И
уже принужденно, не столь бойко как начала, добавила: - Подкормить бы тебя
не худо было. Ишь ты какой... беленький... - Голос дрогнул.
- Нас двое, - только и нашлась Федька. Смутившись, беспричинно краснея,
отозвалась она таким тихим прелестным голосом, который должен был бы выдать
ее с головой, когда бы хватило у кого-нибудь дерзости заподозрить правду. -
Двое нас, я с товарищем.
Молодка проводила их долгим взглядом, сожалея, наверное, не о Федьке, а
чем-то таком, что нельзя было забыть так же просто, как забудется случайно
приглянувшийся малый. Женщина постарше ожесточенно громыхала ухватом.
Вешняк не ухмыльнулся и никак вообще не показывал, что признает себя
участником мимолетной уличной драмы. Напротив, нарочито бесстрастно, отметая
всякий намек на возможность каких-то особенных отношений с Федькой, он
обратился к безразличным предметам и сообщил, между прочим, что воевода
поставил печи в немногих видных местах, чтобы дома топить не смели, - по
пожарному времени.
Оглядывая теперь крыши, Федька примечала высоко воздвигнутые там и
здесь бочки. Неизвестно, правда, полные или пустые. Бочки свидетельствовали
более о воеводской ревности к делам, чем о действительной надежде остановить
большой огонь. Солома, тес и дрань, бревна, брусья, помосты, навесы, висячие
галереи - гульбища, легкие решетчатые чердаки, крылечки на затейливо
рубленых столбах, долгие, из положенных между столбами плах заборы - все
побелело под жарким изо дня в день солнцем, и понадобились бы не бочки -
реки, потоки воды, чтобы смочить сухое горячее дерево.
- Ты думаешь, она нехорошая женщина? - сказала вдруг Федька, вернувшись
к тому, что действительно их сейчас занимало.
- Блядь, - бесстрастно отозвался Вешняк.