"Катарина Масетти. Между Богом и мной все кончено" - читать интересную книгу автора

перед глазами ни одной черты лица. Могу ответить на вопросы о цвете волос,
глаз, о росте, а лицо словно осталось пятном у меня на сетчатке. Такие пятна
обычно ускользают, если пытаешься зафиксировать их. Отчего это, я не знаю.
Мне так стыдно, что я не помню ее.


ИЮНЬ

Летаргический сон?

Конечно, мне не стоило идти на похороны. Вот бред! Ведь это значило бы
признать, что она мертва.
Признать, что тогда в столовке мы наклеили вместе последнюю божью
коровку, что кто-то развесит картины на холодных стенах ее комнаты, что,
когда я буду подавать мяч на баскетболе, его примет Бетте. Нетушки, Пия,
меня не обманешь! Кончай придуриваться!
- Именно поэтому ты и должна пойти! - ответила мама, когда я с
виноватой улыбкой объясняла, почему не пойду. - Это поможет тебе - по
крайней мере, немного погодя.
Она попыталась обнять меня, но я увернулась.
Сидя перед шкафом, я вполголоса напевала: "Повсюду смерть, куда ни
глянь,[7] тра-ля-ля-ля, парам-парам", а мама тем временем искала мне серую
юбку и белую рубашку.
Что было дальше, не помню. Я очнулась в часовне, держа в руках букетик
розовых роз и глядя на белый гроб. В голове у меня крутился фильм о том, что
находится там, внутри. Как выглядит человек, которого переехал поезд? Я
ощупывала стебли роз в поисках шипов, чтобы воткнуть их в свои ладони. Но
шипов не было. Дерьмо, а не розы.
По-моему, мы встали и один за другим возложили на крышку гроба цветы.
Кто-то что-то говорил, но для меня это было, как звуки радио через стенку.
Затем несколько мужчин подняли гроб - эй вы, придурки, не опрокиньте, нельзя
на нее смотреть! - и понесли, а мы отправились следом. ("Меня ни в коем
случае не сжигайте, вдруг у меня летаргический сон", - однажды сказала она.
Н-да.)
На березках зеленела молодая листва. Повсюду царило весеннее
настроение. Мы с Пией сели не на тот поезд. Нам бы сейчас стоять в обнимку
возле школы на последнем звонке и прикалываться над речью директора. Наш
директор считает молодежь особенной расой, и на последних звонках его расизм
цветет буйным цветом. Напоследок он обычно читает какое-нибудь дебильное
стихотворение про шмелей. Уж мы бы с Пией разделали его под орех.
Но вместо этого передо мной была разверстая яма. Я чуть не вскрикнула,
увидев возле ямы саму Пию. Да-да, широкоплечую Пию в военной форме.
Подбородок ее был немного массивнее, а в остальном ни дать ни взять Пия с ее
каменным лицом. На самом деле это приехал ее брат, служивший солдатом. И в
тот момент, когда я поняла это, Пия умерла для меня навсегда, потому что
внезапно я вспомнила, как она выглядела.


ЛЕТО