"Грэм Мастертон. Ковер (Оборотни. Антология) " - читать интересную книгу автора

подула, чтобы высушить чернила, и подала ему.
- Не подведите меня, - сказала она.
Но когда она покинула магазин (колокольчик все еще звенел), хозяин
долго стоял в задумчивости. Потом открыл один из стоявших под прилавком
ящиков и вынул из него темный тусклый коготь. Твердый как сталь, с
серебряным отливом.
Не так уж часто люди ищут волчьи шкуры, но когда такое случается, то
они обычно доведены до полного отчаяния, от чего становятся необыкновенно
уязвимыми. И все же ему следует поинтриговать. Следует поводить ее за нос.
Обнадеживать. Заставить поверить в то, что здесь она наконец-то нашла
человека, которому можно доверять.
Тогда придет время расплаты: дерево, молоток, сердце.
Выйдя из магазина, женщина не оглянулась. А если бы и оглянулась, то
могла не понять значения его названия. В конце концов, просто один зверь
передавал свою жестокость следующему; не заботясь ни об именах, ни о
наследстве, ни о супружеских клятвах. Не было ничего важнее шкуры, мохнатой
волчьей шкуры, придававшей всему смысл.
А назывался магазин "Бремке: искусный охотник", и занимался он не
только произведениями искусства и охотничьими реликвиями, но и беспощадным
преследованием самих охотников.

Джон нашел волка на третий день, когда все уехали в Падерборн на
пробные лошадиные забеги. Он сослался на боль в ушах (боль в ушах всегда
самая лучшая отговорка, поскольку никто не может доказать, есть она у тебя
на самом деле или нет, к тому же при этом никто не запрещает тебе читать и
слушать радио). Хотя, признаться, он уже скучал по дому, и ему ничего не
хотелось делать, кроме как сидеть в одиночестве и тосковать о маме.
Смит-Барнетты были к нему очень добры. Миссис Смит-Барнетт всегда
целовала его перед сном, а их дочери Пенни и Вероника делали все возможное,
чтобы вовлечь его во все свои дела. Но беда заключалась в том, что он был
слишком печален, чтобы веселиться, к тому же он избегал сочувственного к
себе отношения, потому что от него к горлу подступал ужасный мучительный
комок, подобный морскому ежу, а глаза наполнялись слезами.
Он стоял в нише выходившего на улицу окна и наблюдал за тем, как
Смит-Барнетты отъезжали со своим нарядным лакированным автофургоном на
прицепе. "Лендровер" полковника Смит-Барнетта пропыхтел выхлопной трубой
между трухлявыми платанами, и на улице воцарилась тишина. Был один из тех
бесцветных осенних дней, когда Джон мог легко поверить в то, что он больше
никогда не увидит голубого неба, никогда. От Ахена до Тевтобургского леса
равнины северной Германии задыхались под плотным покрывалом серовато-белых
облаков.
Джону было слышно, как в кухне прислуга-немка, занятая мытьем бежевого
кафельного пола, напевала по-немецки песенку "Деревянное сердце". Ее пели
сейчас все подряд, потому что Элвис только что выпустил "GI Blues".[4]
Джон знал, что на следующей неделе все изменится к лучшему. У отца было
десять дней отпуска, и они собирались поехать на рейнском пароходе в
Кобленц, а потом провести неделю на армейской базе отдыха в Винтерберге,
среди сосновых лесов Зауерланда. Но от этой мысли тоска по дому не
уменьшилась - нелегко жить с чужими людьми в чужой стране, когда твои
родители только что разошлись. Его бабушка однажды изрекла что-то вроде: