"Ричард Матесон. Невероятный уменьшающийся человек " - читать интересную книгу автора

телом вперед, пододвинул этот не чувствующий боли груз к краю крышки
холодильника и несильным ударом ноги столкнул его вниз.
Тут же упав на живот, он проследил, как пакет грохнулся на пол и один
раз подпрыгнул. Затем до него донеслось шуршание разворачивающейся бумаги.
Скотт довольно улыбнулся. Груз не рассыпался.
Опять поднявшись на ноги, Скотт решил в последний раз пройтись по
крышке холодильника, чтобы посмотреть, не оставил ли он на ней чего-нибудь
полезного для себя. И нашел газету.
Аккуратно сложенная, она лежала на цилиндрической коробке проводки
холодильника. Испещренные буковками страницы были покрыты пылью. В тех
местах, куда попадали брызги от капавшей воды, дешевая бумага вздулась и
текст совсем расплылся. Скотт увидел огромные буквы OST и понял, что это был
экземпляр нью-йоркской "Глоб пост" - газеты, из-за которой он вынес уже
столько страданий.
Он смотрел на пыльные листы, и в его памяти ожил тот день, когда домой
к нему пришел с деловым предложением Мел Хаммер.
Марти как-то проговорился о таинственном недуге Скотта своему знакомому
Кивани, через которого слухи поползли по всему городу.
Скотт не принял предложения журналиста, несмотря на то что ему очень
нужны были деньги. Ведь хотя заключительную часть обследований медицинский
Центр провел бесплатно, оставался невыплаченным значительный долг за первую
серию исследований. К тому же он не вернул еще пятьсот долларов Марти и не
выплатил по прочим многочисленным счетам, накопившимся за долгую, тяжелую
зиму. Он не заплатил за зимнюю одежду, купленную на всю семью, за отопление,
много задолжал за лечение, потому что после стольких лет, прожитых в
Лос-Анджелесе, они физически плохо переносили зиму на Восточном побережье.
Но Скотт пребывал в состоянии, которое он называл периодом гнева и в
котором постоянно ощущал копившуюся внутри злобу. Он с гневом отклонил
предложение журналиста.
- Нет, покорно благодарю, я не хочу быть предметом нездорового интереса
болезненно любопытной толпы.
Он набросился на Лу, когда она, как ему показалось, поддержала его
решение без должного чувства:
- Чего же ты хочешь? Чтобы я обеспечивал тебя, играя роль ярмарочного
шута?
Еще говоря все это, он уже знал, что, поддаваясь гневу, ошибается и
упреки его несправедливы. Но этим гневом пылала вся его душа. И этот гнев
довел его до такого состояния, в котором он еще никогда не был: до состояния
крайней раздражительности, причиной коей был один лишь страх.

* * *

Скотт отвернулся от газеты и подошел к веревке. Погрузившись в
воспоминания, от которых в душе опять зашевелился гнев, он небрежно
перекинул тело через край крышки холодильника и, цепляясь за веревку руками
и ногами, заскользил вниз. Белая стена замелькала перед его глазами.
Гнев, проснувшийся в его душе от воспоминаний, был лишь слабым
отголоском ярости, которая постоянно клокотала в его груди в те уже далекие
теперь времена, - ярости, с которой он бросался, теряя рассудок, на всякого,
кто, как ему казалось, пытался шутить над ним.