"Неприкаянные" - читать интересную книгу автора (Каипбергенов Тулепберген)14Домой Али вернулся вроде бы и не стремянным. Понял это, когда прощался с Айдосом за холмом Мыржыка. Не думал уже бий о своем помощнике, забывал о нем на глазах, торопился расстаться. Последнее, что сказал: «Быка из загона возьми, пусть будет твоим началом счастья и богатства». Какое уж там начало счастья! Если старшему бию не дал счастья рогатый, а бий-то достойнее своего стремянного, почему вдруг подарит его Али? Да и не за что. Предал своего бия Али. струсил, когда над ними обоими закружила птица смерти. Не клюнула еще ни Айдоса, ни Али, но ведь путь до Хивы далек, и найдет время, чтобы клюнуть. За смерть хивинца придется расплачиваться смертью. Как расстался с бием Али, как передал его в руки Доспана, так и занемог. Слез с коня у самого дома сам не свой. В юрту вошел чужим. Будто все глядело на него с укором: зачем явился, здесь ли тебе место? И сын спросил, косо глядя и хмурясь: — Прогнал тебя Айдос-бий? Убил бы щенка за сказанное, не будь он прав. Прогнал ли Айдос своего помощника или отпустил, пожалев, суть-то одна: не нужен он больше старшему бию. Собственная ненужность мучила Али. Признаться в этом не мог. Выше его сил было это. Сказал, однако, другое: — Если, послав меня женить сына и подарив на главный калым своего быка, посчитал, что прогнал, то прав ты, Жалий… Не поверил бы Жалий отцу, не упомяни тот рогатого. Солгать про быка — опозорить весь род. И про женитьбу не солжешь. Думали про невесту для Жалия давно и калым собирали. Зарделся Жалий: то ли устыдился сказанного, то ли обрадовался вдруг выпавшему счастью, но не сказал «спасибо» ни отцу, ни старшему бию. В юрте Али повторил все жене. Она, немощная, поднимавшаяся с постели лишь с чужой помощью, тут, обрадовавшись, поднялась сама. — Дожила все же до счастливого дня, — сказала бедняжка, держась слабыми руками за жердь, что подпирает свод юрты. — Да отблагодарит Айдоса всевышний! Заботится о нас старший бий. — Люди другое говорят, — робко вставил свое слово Жалий. — Перестанут говорить, как поведу быка счастья и богатства к будущему свату, — отверг чужой навет Али. — Ни делом, ни словом не унизил нас старший бий. — Э-э… — простонала жена Али. — У людей свои заботы, у нас свои. Пошел бы, отец, поискал невесту Жалию. Поворачивалось дело так, что и думать о своем несчастье было некогда, и разлад с Айдосом не мучил уже сердце Али, как прежде. Ветром налетели на него заботы, закружили его. Успел только сойти с коня, а снова надо лезть в седло. Теперь не по Айдосову приказу, а по собственной нужде. Куда, однако, скакать? Где невеста-то? Мать ласково, чтоб не обидеть сына, спросила: — Может, приметил какую девушку, так скажи, сынок. Если в нашем ауле она, так и седлать коня не надо. Засветло обговорит все отец, а утром погонит быка за калым. Помялся Жалий и выдавил из себя: — Дочь Гулимбета… — О-о! — протянула мать. — Придется седлать коня. Далекую невесту выбрал сынок. — Это какой Гулимбет? — решил уточнить Али. Ему ведь предстояло искать будущего свата в степи. Гулимбет- соксанар, из аула Маман-бия. — Странное прозвище! — удивился Али. — Гулимбет, Считающий просо… — Хорошее прозвище, — одобрила мать. — Если умение считать передалось дочери, то будет кому копить богатство. Наш-то Жалий простодушен и доверчив, у него все из рук и ничего в руки! — Наверное, умение считать — тоже счастье, — рассудил Али. — Пусть оно войдет в юрту Жалия. — Пусть, — согласилась мать. Бык Айдоса, оказывается, нес счастье всякому, кто становился его хозяином. Али перестал сетовать на судьбу свою: не обделил, выходит, бог его, раздавая блага земные. И сына Жалия не забыл. Глядишь, станет настоящим степняком. Вот оно — начало счастья. Не знал Али, что не началом счастья был этот день, а началом несчастья. Ранним утром, оседлав коня, он поехал сватать дочь Гулимбета, Считающего просо. Однако лучше бы не ездил. Едва конь вынес его от аула, как с другой стороны в аул въехали Бегис и Мыржык. Въехали и остановили коней у юрты Али. — Эй, джигит! — крикнул Бегис, вызывая Жалия. — Небо опрокидывается на землю, а ты спишь в своей норе ровно суслик. На крик вышел Жалий, удивленный и напуганный: может, в самом деле беда? — Что, бий? — Не знаешь разве? Скрытен, оказывается, твой отец. Прогнал его Айдос от себя, как больную собаку. Пнул сапогом несчастного… Побледнел Жалий от стыда за отца: с собакой сравнили! — Молчишь! — зарычал Бегис. — Принимаешь обиду Айдоса! — Нет, не принимаю, — пролепетал Жалий. — Разве такое можно принять… Тогда защити честь отца! — Как? — не понял Жалий. Может ли он, простой степняк, в ответ на нанесенную ему обиду пнуть бия ногой. Такого не бывало. — Как защитить? — Садись на коня и скачи за нами! — сказал Бегис. — В дороге все поймешь. — И торопись! — добавил Мыржык. — Джигиты ждут нас. На краю аула, верно, собиралась стайка верховых. Они были с арканами и копьями. Волнение охватило Жалия: за отца встают парни его аула, а он колеблется, медлит. Трусит вроде. Что подумают о таком джигите степняки? Пошел в загон. Не уверен был, однако, что делает правильно, душа его маялась сомнениями, и, не будь рядом Бегиса и Мыржыка, остановился бы, но не давали передыха бии, взглядами и окриками подталкивая вроде бы Жалия. И он дошел до загона, оседлал коня, вскинулся в седло. Поскакал следом за джигитами, не сказав ничего ни матери, ни брату. Отец вернулся к вечеру. Привез согласие Гулимбета отдать дочь за Жалия. А Жалия дома не оказалось. Никто не знал, куда он девался. Младший сын, Омар-джан, видел только, как брат сел на коня и помчался в степь. Огорчило Али отсутствие сына, но ненадолго. Думал Али, вернется Жалий — порадуются все вместе успешному завершению сватовства, и утешился этим. Однако Жалий появился в ауле лишь на третий день, почерневший от ветра и усталости. О невесте не спросил, будто уже и не собирался жениться. Лег отдыхать и проспал до следующего дня. Встал и снова без слов направился в загон седлать коня. — Жалий! — окликнул сына Али. Любил отца Жалий, чуток был и добр к нему, не только на окрик, на невысказанное желание отзывался охотно и торопливо. А тут не отозвался, будто не слышал крика, требовательного и тревожного. Не оглянулся даже. Накинул седло на круп коня, затянул подпругу, вставил ногу в стремя. Понял Али — теряет сына. Не знал почему, недоступна была его разуму причина, а душа уже стонала в одиночестве. И Али снова крикнул: — Жалий! Не тронул Жалия крик отчаяния. Влез в седло, пустил коня прочь от юрты. Проститься с сыном должен был Али, но не смог. Вцепился в узду, остановил коня у загона. — Куда, сын? Жалий процедил сквозь зубы: — Куда все. — А все куда? — Мстить Айдосу… Вот она — злая сила, что отнимает у него Жалия. Кто породил эту силу? Не сам ли Али? Скрыв истину, бросил тень на Айдоса. — На кого поднимаете руку? Айдос-бий — отец наш. — И отец может быть предателем. — Оторви язык свой! Тебе ли судить о делах старшего бия. Ты лишь песчинка у его ног! — Не я сужу, судят люди. — Ах, люди! Слезай с коня! Не для того набирался решимости Жалий, чтобы вот так на самом первом шаге расстаться с ней. Нелегко остывает кровь степняка, трудно гасится огонь злобы Словом его не загасишь. Жалий рванул узду из рук отца, поддал ногами коню под брюхо. И ускакал бы, да не дал Али сделать это. Перекинул ногу Жалия через седло, и тот рухнул головой вниз, беспомощно ловя на лету растопыренными пальцами что-либо, способное удержать, но хватал лишь попусту. Никогда не замахивался на детей Али. Не умел делать этого. А тут замахнулся, ослепленный гневом. Сотворил непоправимое. Упал Жалий. Упал, чтобы больше не подняться. Хрустнул позвоночник, и Жалий скрючившись, замер, не вскрикнув, не застонав. Вбежал в юрту Али: — Покарай меня, всевышний! Какую кару обрушивает бог на человека, убившего сына своего? Есть ли такая кара? Нет ее. |
||
|