"Александра Матвеева. Банкирша " - читать интересную книгу автора

ужасно: грязь, наперсточники, торговцы, цыгане - не многим лучше кошмарной
нью-йоркской подземки.
Три года. Почти столько же я не выходила из дома одна.
Страшно подумать, что я на это решилась. На что я рассчитываю? Что он
не узнает? Конечно, узнает.
Если не знает уже. Ведь меня оставили одну не более чем на полчаса.
А может быть, я хочу, чтобы он узнал? Надеюсь, что он начнет кричать и
я заплачу от обиды?
Наконец заплачу.
Я всегда легко плачу, можно сказать, люблю это дело. Но сейчас слез
нет. Я не плакала в тот день. И ни разу потом. А ведь должна бы плакать,
заливаться.
Не могу. Ни одной слезинки. Только сердце щемит и что-то душит,
сжимает горло, мешая дышать и говорить.
Лица напротив сливаются в одну грязно-белую полосу. Медленно
накатывает и отступает головокружение.
Я поворачиваюсь лицом к дверям, сжимаю пальцы на поручне, крепко, до
боли зажмуриваюсь.
Не могу вдохнуть. Не могу.
О Господи! Помоги мне!
- Выходите?
Грубый голос демонстрирует готовность к скандалу. Локоть мне в бок,
угол сумки в колено.
Спасибо, мадам! Вы помогли мне вдохнуть.
- Выхожу.
Будь благословенно московское метро! Здесь не размечтаешься, не
распереживаешься, живо определят на место, вовлекут в заданный ритм
движения. Вперед, вперед, вперед! Вынесли из вагона, пронесли к эскалатору,
вынесли на поверхность, оттолкнули с дороги и бросили.
Теперь делай что хочешь, ты уже не часть толпы, не принадлежность
метро, ты одиночка и сам за себя отвечаешь.
Вдоль реки, через парк, все время в горку, к белой ограде, виднеющейся
среди деревьев, - почти забытая дорога.
Засинели церковные купола - вот я и у цели.
Прекрасен храм, прекрасен старый парк, и лица людей прекрасны. Люди
неспешно движутся среди деревьев.
Какое счастье родиться русской в России! На мгновение забываю обо
всем, стою и смотрю вокруг.
Кажется, мне стало немного легче. Но слез по-прежнему нет, и камень на
душе давит и холодит ее.
У крутого церковного крылечка - на паперти - достаю из сумки черную
косынку, покрываю голову и медленно поднимаюсь к открытой для всех двери.
Я стою под куполами в окружении икон, и горящих свечей, и запаха
ладана, смотрю в прекрасные скорбные всезнающие и все понимающие глаза
Богородицы и не молюсь.
Я не умею молиться. Ни родители-коммунисты, ни пионерско-комсомольское
прошлое не научили меня этому.
У меня всего две молитвы: "Господи, помоги!" - для самого трудного,
страшного часа и "Благодарю, Господи!". - для самого светлого и радостного.
Сейчас они не подходят.