"Анатолий Матях. Цена опоздания" - читать интересную книгу автора

перспективы и подал пример, отпивая глоток шампанского.
Все дружно отпили, соглашаясь с продвижением направления счастливого
пути.
Следующим номером программы было зачтение дежурных стихов, по случаю
всякого празденства сочиняемых сотрудницами отдела регулировки.
Зачтение, как и положено, проводилось автором:
- В пале-рояле коллектива
Hи ты, ни я - не одинок.
И нет грустить у нас мотива,
Hо как-то раз приходит срок...
Далее излагалась вселенская скорбь вышеупомянутого рояля по поводу
предстоящей разлуки, пожелания счастья, здоровья, успехов в труде и учебе,
долгих, как это предложение, лет, умных программ, красивой жены, послушных
и не болеющих детей, крепкого семейного очага, уютного дома, вкусной еды -
да что там, даже пышных полей и рыбных морей. Матвей так расчувствовался,
что даже чихнул, пытаясь подавить истерический хохот.
Все снова отпили и посмотрели на самого виновника торжества. Баторин
вышел вперед:
- Когда я пришел на работу в этот HИИ...
Он что-то говорил, а внутри словно разворачивалась тугая пружина,
побуждающая говорить, бежать, лететь - лишь бы не стоять молча и не
прислушиваться к себе. Запах духов от дамы, стоящей по соседству, резал
глаза...
Матвей снова глянул на монументальные часы, и, к своему ужасу,
обнаружил, что стрелка их не сдвинулась ни на минуту. Часы попросту стояли.
- Который час? - спросил он враз севшим голосом, забыв, о чем только
что говорил.
- Без пяти час, - отозвался переводчик Кузьма.
Баторин дернулся, словно в нем лопнула струна - то, от чего он спешил
скрыться, случилось, и теперь Изменение подминало его под себя, отдаваясь
то резью в глазах, то головокружением.
Он пошатнулся и разом осушил бокал, отмечая, что сил, чтобы добежать до
выхода, уже не хватит.
- Что ж, - вздохнул Баторин, - пеняйте на себя.
- То есть? - поднял бровь Петр Гнатович.
- Поздно уходить, я остаюсь.
Он поставил фужер на стол, отступил на два шага назад, прижавшись
спиной к стене, и проговорил заплетающимся языком:
- Прощайте... Я остаюсь.
И пока коллектив пытался переварить сказанное, увязать прощание с
оставанием, Матвей Баторин попросту исчез в стене - по ней прошла волна от
того места, где он стоял, сбив две картины и вазу со шкафа.
А потом, уже много потом, пожалуй, даже через несколько минут
застрявшего в глотках молчания, поднялся дикий женский крик. Впрочем, не
только женский.
И только через неделю HИИ успокоился - Копперфилд, говорят, еще и не
такое показывает. Даже хвалили заочно за славный фокус.

Через две недели Петр Гнатович сидел у себя в кабинете, предаваясь
горестным размышлениям над проспектом международной выставки, посвященной