"Франсуа Мориак. Мартышка" - читать интересную книгу автора

От негодования у баронессы дребезжал голос.
- Вас любят? Уважают? Кто это вам сказал? Да в деревне вас ненавидят.
Вы вот, например, во время войны не пожелали расстаться со своей
австриячкой...
- Ах не смешите, пожалуйста! "Моей" австриячке шестьдесят четыре года.
Она поступила к нам девчонкой и с тех пор неотлучно живет в нашем доме...
Военные власти и те благоразумно закрывали глаза...
- А здешние жители с радостью ухватились за этот предлог... Нет, право,
какое ослепление! Просто невероятное ослепление! Ведь вас всегда
ненавидели! Неужели вы думаете, что ваши арендаторы и торговцы очарованы
вашей медоточивой любезностью? А из-за вас люди ненавидят всех, кого вы
любите: священников и прочих! Вот увидите, вот увидите... К несчастью, и я
погибну вместе с вами, и все-таки, хочу надеяться, я умру довольная.
И в виде заключения Поль произнесла вполголоса такую грубую фразу, что
баронесса застыла на месте. Она никогда не слышала ничего подобного. "Как
речь выдает человека!" - подумала она и сразу же успокоилась. Иногда
случалось, что ее дочь, приезжавшая из Парижа, и даже внуки позволяли себе
употреблять при ней жаргонные словечки, но подобных вульгарных выражений
она никогда от них не слыхала. "Заткни лучше хайло..." Да, она именно так
и сказала. Как всегда, бешеная злоба невестки возвратила старухе баронессе
спокойствие. Она сразу получила перевес, который дает самообладание.
- Да нет, нет... Ваша ненависть к дворянам нисколько меня не удивляет,
но что бы вы ни говорили, а крестьяне нас любят. Они чувствуют себя с нами
на равной ноге. Если кто и ненавидит нас, то только буржуазия, мелкая и
средняя, и ненавидит потому, что завидует. Во времена террора больше всего
палачей дала именно буржуазия.
Сноха с самодовольным видом заметила, что предательство эмигрантов
вполне оправдывает террор - он был необходимой и справедливой мерой.
Баронесса, величественно выпрямившись, ответила:
- Мой прадед и два моих двоюродных деда погибли на эшафоте, и я
запрещаю вам...
Поль тотчас подумала об учителе. Ведь это ради него она говорила все
это, ему, конечно, понравилось бы, он бы ее одобрил, а она просто
наслушалась таких тирад от своего дяди Мельера, радикала и франкмасона,
человека с узким кругозором. Но какой страстной выразительностью вдруг
окрасились эти слова в устах Поль Галеас, когда она произносила их во имя
кудрявого учителя! Она решила пойти к нему завтра же, в четверг, в этот
день он свободен, занятий в школе нет. Она уже говорила под его влиянием
(ее дядя, старик Мельер, был тут ни при чем) - под влиянием человека, с
которым она никогда не перемолвилась словом, лишь встречала его изредка на
дороге; если она проходила по деревне, когда он копался в своем садике, он
даже не кланялся ей, только переставал орудовать лопатой и смотрел ей
вслед.
- Знаете, кто вы такая, дочь моя? Поджигательница, просто-напросто
поджигательница!..
Гийом поднял голову. Ему было известно, что такое "поджигательница". Он
сто раз видел в старом иллюстрированном журнале картинку, посвященную
событиям 1871 года; две женщины сидят во мраке на корточках около
подвальной отдушины какого-то большого дома и разводят нечто вроде костра.
У обеих на головах высокие чепцы, какие носят женщины из простонародья.