"Владимир Максимов. После немоты " - читать интересную книгу автора

подлинность этого жизненного пространства становится для читателя как бы
волшебным ключом ко всему сборнику в целом. Мне бы хотелось, чтобы читатель
запомнил, затвердил у себя в памяти имя писателя, создавшего этот ключ силою
своего воображения: Евгений Попов! Я уверен, что он еще даст о себе знать и
более мощно, и более полно.
Поэтому кажется естественным, что вступающий сразу следом за ним
Высоцкий так отличается от Высоцкого вначале: мятущийся, трагический,
исступленный. Вместе с ним томится и перепадает наше сердце, когда замирает
в нем душа от стиснувшего его землю холода ("Гололед на земле, гололед..."),
вместе с ним лихорадочно ищем выхода из волчьего загона в лесу ("Охота на
волков"), вместе с ним задыхаемся от тоски ("Лукоморья больше нет"), вместе
с ним проходим, наконец, сквозь его собственный очищенный катарсис ("Протопи
ты мне баньку по-белому...").
Первая и последняя сколько-нибудь серьезная публикация Фридриха
Горенштейна состоялась у нас в "Континенте" совсем недавно, хотя, как
прозаик он известен в литературной среде уже по меньшей мере лет двадцать.
Где-то в самом начале шестидесятых годов ему удалось опубликовать в той же
"Юности" небольшой, но творчески весьма убедительный рассказ "Дом с
башенкой". С тех пор, не имея возможности печататься, он ушел в, так
сказать, коммерческое кино: соавторствовал и делал сценарии за других. (Есть
у нас в стране такой вид заработка!) Прозу его всегда отличала напряженная
аскетичность стиля, намеренная безаксессуарность, отсутствие орнамента или
личной интонации. Горенштейн мужественно отстранялся всегда от того, что
рассказывал читателю: вот, словно бы говорил он, берите, как есть, а я тут
ни при чем.
Но в "Ступенях" "Метрополя" писатель вдруг как бы взрывается изнутри и
мы слышим взволнованный голос подлинного художника, подверженного всем
противоречиям современного мира и обнаженно реагирующего на них. На наших
глазах большой ваятель превращается в Пигмалиона, потрясенного своим ожившим
созданием.
Не знаю, говорит ли что-нибудь имя Инны Лиснянской зарубежному любителю
современной поэзии, но в Советском Союзе у нее прочный и заслуженный ею
читательский круг. И опять-таки, здесь, в этом сборнике она находит свое
новое преображение. Откровенно библейские мотивы ее сегодняшних стихов не
дань моде, не кокетливая метафора, а, убежден, продиктованная глубоким
религиозным чувством теперешняя сущность.
Подстать ей и Семен Липкин, выступавший ранее, в течение долгих лет
только как поэт-переводчик: тоже печальная примета времени, когда большие
поэты вынуждены выступать в этой роли, вспомните хотя бы Осипа Мандельштама!
Переводная поэзия, разумеется, обогащается от этого, жаль только, что поэзия
нищает! И цикл стихов Липкина в "Метрополе" лишь подтверждает этот тезис:
перед нами действительно большой поэт, но, к сожалению, находящийся уже на
склоне лет.
Затем следуют подряд три больших прозы: "Прощальные деньки" Андрея
Битова, два рассказа Фазиля Искандера "Маленький гигант большого секса" и
"Возмездие", а также "Дубленка" Бориса Бахтина. И хотя первые двое
по-прежнему глубоки и артистичны в своих новых вещах, я бы на этот раз отдал
предпочтение почти дебютанту Бахтину.
В его прозе всегда тяга к литературным реминисценциям. В "Дубленке" он
такую реминисценцию даже намеренно прокламирует: эпиграфом к повести взято