"Владимир Максимов. После немоты " - читать интересную книгу автора

о том, почему это случилось, в чем истоки трагедии и где из нее выход?
С хирургической беспощадностью она исследует собственное прошлое, шаг
за шагом отказываясь от иллюзий и надежд первой книги своих воспоминаний.
Нет, в конце концов утверждает автор, случившееся с народом и страной не
является результатом последующего искажения первоначально "светлых идеалов",
стечением роковых случайностей и исторического предопределения, а исходит из
сущности самой доктрины, ее энтропических целей и вытекающей из них
методики, а потому, таков авторский вывод, нужно искать причины зла не в
окружающих людях или обстоятельствах, но лишь в самих себе и что только
осознание своей собственной, личной вины, своего собственного соучастия в
общенародной беде может привести нас сначала к катарсису, затем - к
возрождению.
Здесь пафос Евгении Гинзбург смыкается, так сказать конвергирует, с
пафосом Александра Солженицына, призывающего нас всех к раскаянью, но в
конкретном анализе людей и событий она шире, добрее, великодушнее нашего
классика. В ней нет и следа порою свойственного тому манихейства. В этом
Евгения Гинзбург, наверное, одна из первых, если не первая в новейшей
отечественной словесности соединяет прерванную было "связь времен",
христианскую традицию русской литературы, которая во все века своего
существования всегда исповедовала любовь и снисхождение к человеку. Недаром
роман, задуманный Львом Толстым незадолго до смерти, должен был называться
"Нет в мире виноватых".
В нечеловеческих условиях колымской лесотундры и лагерной среды перед
ней на всем ее крестном пути, словно цветы на снегу, то и дело возникали
проявления человеческого добра и сострадания. Инструментальщик Егор, как
будто бы, на первый взгляд, заросший барачным равнодушием, вдруг делает ей -
голодной, почти умирающей - спасительный подарок - миску киселя и этим
возвращает ей жизнь и надежду. Птичница Мария Андронова, знаменитая в округе
своей беспощадностью к подчиненным, молчаливо подкармливает незнакомую ей
зэчку-еврейку. Мало того, начальник Тасканского лагпункта Тимошкин, с риском
для собственного благополучия и карьеры, укрывает ее от более жестокой
участи. И даже начальница "Маглага" Гридасова, мечущаяся между своей
палаческой должностью и своей человеческой сутью, помогает получить для сына
Васи разрешение на въезд в Магадан. Да мало ли их оказалось в ее этапной
судьбе!
Именно эти встречи-озарения шаг за шагом ведут ее - вчерашнюю, как она
сама выражается, сталинскую хунвейбинку - к единственно возможному в этом
трагическом мире выходу - к Богу. Гинзбург рассказывает об этом исподволь,
ненавязчиво, даже как бы в некотором смущении, но эта ее целомудренная
деликатность убеждает нас в авторской искренности гораздо сильнее иных,
якобы христианских, деклараций, за которыми часто не стоит ничего, кроме
стремления к самоутверждению любой ценой или дани сегодняшней русской моде.
Но при всех указанных выше достоинствах, все же главное отличительное
качество этой замечательной книги - ее духовная и душевная атмосфера. Эта
атмосфера возвращает современнику самое важное, самое основополагающее для
человека - Надежду. Книга Евгении Гинзбург пронзительно и наглядно
свидетельствует о том, что давно похороненный всеми народ (и народы!) жив,
что он - этот народ (и народы!) готов к добру и возрождению и что вообще
человеческое в человеке неискоренимо.
Я убежден, что книга Евгении Гинзбург суждена долгая и благодарная