"Владимир Маяковский. Очерки (1927)" - читать интересную книгу автораписать потому, что нужно. А ему для варьете и не нужно и не хочется.) И
варьете прекрасно, если писать хоть немного "что хочешь". Какое тут "хочешь", если такую польскую славу, как Жеромский, и то перед смертью вызывали в дефензиву с недоуменнейшим вопросом - как это ему в голову. пришло написать такую революционную вещь? И Жеромский шел! Правда - можно писать и против того, что видишь. Но тогда кто тебя будет печатать? А если тебя отпечатает нелегально нелегальная коммунистическая партия - готов ли ты садиться в цитадель на четыре, на шесть, на восемь лет? А кто сейчас в силах идти на этот героизм, кроме человека, принадлежащего к классу, верящему в победу i коммунизма? Но можно писать просто книжечки,- такие, чтобы и вашим и нашим. Такие еще труднее. Кроме горизонтального разреза на классы, встретишься еще и с вертикальным - нации. Это при обязательном польском языке! Это значит, из тридцати миллионов населения восемь миллионов украинцев не прикоснутся к твоей книге. А если ты еще и еврей и пишешь на польском - разве евреи будут тебя читать? А Тувиму надо и некоторой бури и некоторого оживления, как у футуристов, как у лефов. Найди и оживись, когда тебе приходится имитировать крупную литературную работу чтением выхолощенных стихов, разъезжая из столицы Варшавы в провинцию Вильно! Что за провинция и какая столица? Когда я ехал из Негорелого в Столбцы, я сразу отличил границу и то, что которые еще не успели накрутить, лежали тут же, намотанные на длинные, кажется, железные катушки. Здание станции Столбцы, и чистое видом и белое цветом, сразу дало и Европу и Польшу. Вот это забота, вот это стройка! Но сейчас же за Столбцами пошла опять рухлядина - длинные-длинные перегоны без жилья и крестьян и косые хаты. А разоренья и запустенья, пожалуй, и больше. Видал я на полпути станцию - большая, очевидно. Поезд держала минут пять. Станция странная: только передняя стена, которую не имели в виду ремонтировать, сквозь выбитые окна виднелись земля, небо-потолок, трава-пол. На стене висел колокольчик. Только к одной трети стены были прилеплены телеграф и багажное. Перед этой стеной стояли четыре жандарма. Непонятная архитектура! Правильнее было бы делать станции из четырех стен и с одним жандармом. Редкие станции еще и малолюдны. Поезда пусты. В норд-экспрессе, мчащемся из Берлина в Варшаву, на 7 вагонов было человек пятьдесят. В простейшем поезде из Варшавы в Негорелое на девять вагонов ехало (не преуменьшаю) человек семь. Рядом с нашим вагоном тащился один совершенно пустой мягкий, один совершенно пустой жесткий и рядом - жесткий вагон всего с одним пассажиром. Правда, это - уже подъезжая к границе; вероятно, это редкость, но даже и для редкости пассажиров все-таки мало. Когда подъезжаешь к Варшаве, кажется, что подъезжаешь к огромному |
|
|