Авторизованный перевод с чукотского А. Смоляна

ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ

„Молодая гвардия" 1953

Рисунки Л. Худякова

Гравюра А. Ушина

Переплет и титул И. Серова

АНАТОЛИИ И ИНРЫН

Начало сентября.

Южные склоны холмов покрыты зеленым ковром „с частым черно-красным узором — это северные ягоды шикша да морошка. Пройди по такому склону — подошвы торбаз сразу станут черными от шикши.

В полдень солнце еще немного греет. А чуть закроет его облаком — становится так прохладно, что начинаешь понимать: зима уже совсем близко.

С моря дует холодный ветер. Недели через две, может быть, через три на Чукотке выпадет снег. А в лощцнах между холмами и в складках северных склонов, куда за все лето ни разу не заглянули солнечные лучи, сугробы снега лежат еще с прошлой зимы. Из-под сугробов к морю бегут по лощинкам ручьи. Но скоро они замерзнут.

Белые ночи давно уже прошли. Теперь темнеет рано, и, как только солнце заходит, Тэнмав зажигает на маяке электрический фонарь. Маяк стоит на самом высоком из прибрежных холмов. Его яркий мигающий свет виден далеко, и моряки на кораблях, проходящих по Берингову проливу, с благодарностью принимают этот привет Тэнмава.

Бригада Кымына на своем вельботе возвращалась из бухты Лаврентия. Туда они ездили за горючим для колхозных моторов и за школьными учебниками. На обратном пути что-то случилось с мотором: задымил, как плохая печка, стал давать перебои, а потом и вовсе заглох. Да к тому же волна поднялась. А до дому больше суток еще надо плыть

На веслах добрались до берега, вытащили вельбот. Кымын поднялся на холм, пошел к Тэнмаву на маяк, попросил послать радиограмму председателю колхоза «Утро», сообщить ему причину задержки. Хорошо еще, что мотор заглох неподалеку от маяка, а то и сообщить о себе не могли бы.

Когда Кымын спустился с холма, рядом с вельботом была уже натянута палатка. Перед ней на брезентовом полотнище лежали части разобранного мотора. Моторист бригады — Инрын, весь черный от мазута, внимательно разглядывал каждую деталь, недоуменно пожимая плечами.

Бригадир подходит к Инрыну и вопросительно смотрит на него. Но взгляд этот, выражающий вместe с вопросом й упрек и в то же время сочувствие, пропадает впустую: моторист, расстроенный своей неудачей, даже не поднимает головы. Тогда Кымын спрашивает:

— Ну?

Инрын и на этот раз не поднимает головы. Глядя на торбаза бригадира, он только разводит руками.

— Ой, как нехорошо получилось, — говорит Кымын и садится на землю рядом с брезентом. — Как нехорошо В колхозе ждут ведь. Вот-вот на охоту выезжать надо, пора моржа колоть. А нас нету.

— Плохо, — вздыхая, соглашается Инрын.

— Да еще срочный груз задерживаем, — продолжает Кымын. — И горючее и учебники. Сентябрь уже, ребята в школу пошли, им учиться надо. А учебники — вот они, лежат себе в нашем вельботе. Очень плохо. Ты, Инрын, молодой, у тебя детей нет…

— Ну, нет детей, так что же? Разве'-я не понимаю, что в школе учебников дожидаются? НаверЙо и Эйнес нас ругает, и Вамче.

Кымын мрачнеет, представляя себе, как, Наверно, ругают его и школьный учитель Эйнес и председатель колхоза Вамче. Но уже темнеет, ремонт мотора надо отложить до утра. Кымын Говорит.

— Ладно, идем в палатку, Инрын. Сейчас Есе равно ничего не видать. Попьем чаю и спать ляжем. Утром я тебя до солнца подниму. Может, утром у тебя лучше дело пойдет.

Неподалеку расположено стойбище, в котором у Кымына много родственников. Он часто приезжает к ним. Но сейчас он решил даже не заходить в стойбище, будет ночевать в палатке, вместе с бригадой. Кымын очень самолюбив, он бережет свою честь. Никто не сможет сказать, что, воспользовавшись вынужденной стоянкой, Кымын навещал своих родичей и потому не очень торопился.

Даже тени такого подозрения ни у кого, конечно, не возникло бы, если б Кымын и переночевал у родственников: в колхозе хорошо знают, что он за человек.

В палатке одни пьют чай, другие уже устраиваются на ночь. Разговаривать никому не хочется. Во всей бригаде один только лежебока Кэнири нисколько не огорчен неприятным происшествием. Ему все равно, где спать — лишь бы спать, а не работать. Но, делая вид, что он тоже озабочен, Кэнири говорит:

— Из тебя, Инрын, моторист, как из моего пальца — корабельная мачта.

— Не трогай Инрына, — строго предупреждает Кымын.

Сквозь парусину палатки слышится похрустывание гальки. Кто-то идет.

— Развяжите-ка вход.

Русский парень — светловолосый, с «веселыми глазами — пригнувшись, забирается в палатку. Под расстегнутым пиджаком видна нарядная голубая рубашка, ворот которой широко раскрыт: какое значение имеет погода для того, у кого из-под ворота виднеется морская тельняшка

— Товарищу Кымыну радиограмма. Тэнмав просил передать.

Кымын берет сложенный вчетверо листок бу— маги, разворачивает, читает сначала про себя, по— \ том вслух:

«Сделайте все возможное, чтобы скорее приехать. Послезавтра назначен выезд всего колхоза на лежбище моржей. Вамче»… Слышали?

— Слышали, — отзывается Кэнири, укладываясь спать. — Вамче хочет, чтоб мы на веслах доехали.

— На веслах в такую волну не доберешься, — говорит парень в голубой рубашке, не поняв, что Кэнири пытается иронизировать.

— Сделаем так, — медленно произносит бригадир и на минутку умолкает, раздумывая, как именно следует поступить. — Вот как сделаем. Если утром Инрын сумеет починить мотор — хорошо. Если не сумеет, — оставим Инрына тут с вельботом, а сами. напрямик пойдем, через горы. Часть горючего и учебников на себе понесем.

— Правильно, — говорит охотник Онна. — Книжек два пакета возьмем. Горючее в бидоны разольем. Надо у Тэнмава еще один бидон попросить. Так и донесем.

Охотники кивают головами: кажется, выход найден, хоть и нелегкий выход. Только у Кэнири глаза становятся такими скучными, будто у него заныли зубы. Он говорит:

— Ну, хорошо. Часть груза мы, может быть, донесем. А сами на что мы там нужны без вельбота? На чем охотиться поедем? Пешком в море не выйдешь. Мы там с исправным вельботом нужны.

Если Кэнири изредка и скажет правду, так это обязательно какая-нибудь неприятная правда.

—. Может, вы пойдете через юры, а я мотор починю, — говорит Инрын. — Я тогда раньше вас домой вернусь.

— А если не сумеешь починить? — осторожно спрашивает Кэнири.

— «Если, если» Ты со своим «если» так бы и валялся тут кверху пузом Может, ты что-нибудь предложишь?

Наступает молчание. Предлагать что-нибудь лучшее, чем придумал бригадир, Кэнири и не собирался. Просто ему очень не хочется идти пешком через горы да еще с тяжелым грузом.

Русский парень посматривает на часы, потом вдруг говорит, махнув рукой:

— Ладно, давайте поглядим, что у вас с мотором случилось. Я на маяке механиком работаю. Мы бы с вашим мотористом взяли мотор на маяк — там, в мастерской, и поглядели бы. Авось исправим. Не возражаете, товарищ Кымын?

— Конечно От всего колхоза спасибо скажу

Инрын и механик поднимаются по узенькой тропке на вершину холма. На плече у Инрына мотор. Подниматься с такой ношей по крутой тропке, да еще в темноте — даже крепкому, двадцатилетнему Инрыну нелегко. Он спотыкается.

— Давай я понесу, — предлагает механик. — Я на этом холме уже каждую кочку изучил.

— Нет, ничего. Донесу.

— Ну, тогда давай отдохнем.

Механик бережно снимает мотор с плеча своего спутника. Они садятся на камни. Инрын смотрит на вершину холма, где вспыхивает, гаснет и снова вспыхивает обращенный к морю луч маяка. А механик смотрит вниз, где километрах в трех видны огоньки ближайшего стойбища.

— Ты здесь недавно? — спрашивает Инрын.

— Еще и полугода нету. Конечно, срок небольшой. Но в таких населенных пунктах, как наш маяк да ближнее стойбище, освоиться нетрудно. Я тут не только всех охотников знаю — с каждым школьником лично, можно сказать, знаком.

Механик вынимает коробку папирос и продолжает:

— Пора, кстати, и нам с тобой познакомиться. Меня Анатолием звать.

— А меня — Инрын.

— Слышал. Куришь?

Они закуривают. При свете спички Инрын видит, что Анатолий улыбается чему-то.

— Послушай-ка, моторист, есть у тебя невеста?

— Что? — переспрашивает Инрын, смущенный неожиданным вопросом.

— Невеста, спрашиваю, есть? Ну, дружишь с какой-нибудь девушкой, гуляешь?

— А зачем тебе?

— Ишь ты, смутился, словно красная девица. Нельзя разве спросить?

Другому встреченному впервые человеку Инрын, наверно, не стал бы рассказывать о таких вещах. Но Анатолий ему нравится чем-то. Да и спрашивает он совсем просто, по-товарищески. Парень, должно быть, хороший, насмешничать по такому поводу не будет…

— Есть у меня невеста. Только гулятъ нам с ней не приходится. Она теперь далеко, в Хабаровске. Учиться уехала. А почему ты спросил?

— Видишь ли… Нет, я тебе потом объясню. Пошли

Анатолий рывком поднимает мотор, кладет его себе на плечо и идет вверх по тропинке.

— Постой Что ты Давай я возьму

— Нет* уж, браток. Теперь моя очередь. Не хотел сам отдать, так я тебя обхитрил.

В мастерской маяка ярко светит электричество. Станки и инструменты сверкают. Видно, хозяин здесь аккуратный.

— Светло — жмурясь, говорит Инрын.

— Еще бы Ведь мы даже целое море освещаем. Что ж самим-то в потемках сидеть Ну-ка, поглядим, в чем у нас тут загвоздка…

Часа через полтора, дважды перебрав мотор, но все еще не обнаружив «загвоздки», Анатолий говорит:

— Ничего не понимаю. Никакой поломки не видно, а не заводится. Давай отдохнем минут десять. Объявляю перекур.

Анатолий давно уже снял с себя не только пиджак и нарядную голубую рубаху, но и полосатую тельняшку. Теперь он сидит на полу голый по пояс и почти такой же черный от мазута, как Инрын.

— Тебе, браток, приходилось в здешнем стойбище бывать?

— Нет.

— Живет здесь одна девушка. Учительницей работает. Ну, как бы это сказать, приглянулись мы друг Другу. В ноябре, m праздники, думаем свадьбу сыграть. Приезжай, гостем будешь.

— Приеду. Раз на свадьбу зовешь, обязательно приеду.

— Решено… Такое, понимаешь, на меня нашло — не могу по вечерам на маяке усидеть. Как работу кончаю, так сразу помоюсь, переоденусь и — в школу, к учительнице своей.

— Понятно, — смеется Инрын.

— Что понятно? Чего это тебя смех разбирает?

— Понял теперь, почему ты со всеми школьниками знаком

Анатолий тоже весело хохочет и, схватив Ин-рына за плечи, пытается положить его на лопатки. Бороться очень неудобно, — оба держат в зубах папиросы и старательно отворачиваются, чтобы не обжечь друг друга. Повозившись несколько минут, они садятся и шумно отдуваются.

— Верно, Инрын. Правильно догадался. Через учительницу я и с ребятами подружился. Вместе с ними школу к учебному году готовил. Окна стеклили. Здесь, в мастерской сделал им фонарь для диапозитивов. Нина — невесту мою Ниной звать — сама мне чертежики для этого фонаря начертила. А теперь О'на взялась за десятый класс меня подготовить. Хочу в будущем году в заочный институт поступить. Каждый вечер занимаемся.

— Что же ты сегодня не пошел?

— Пошел, да не дошел. Только собрался к Нине, а Тэнмав говорит: «Занеси по дороге радиограмму Кымыну. Под холмом его вельбот стоит». Ну, а дальше ты сам знаешь.

— Так это значит — из-за меня? Подожди, Анатолий… Может, еще не поздно? Может, пойдешь, а? Ты иди, я как-нибудь сам…

— Куда ты меня посылаешь, чудак человек? Ты погляди-ка на часы — ночь уже. Нина, небось, ждала-ждала, да и спать легла… Ну, время перекур кончать.

— Нет, как же это все-таки…

— Да ты, Инрын, не тревожься. Она у меня не такая, не вертушка какая-нибудь. Должна понять, что значит товарищеская выручка. Нас на корабле так учили: «Сам погибай, а товарища выручай». По-суворовски.

— Так ведь ты меня первый раз видишь.

— Все равно. Тем более — тут не только о тебе речь, а о деле, — в колхозе ждут. Товарищ — это ведь не только тот, с которым ты из одного котелка щи хлебаешь. В бою, брат, каждый наш матрос, каждый солдат — бесценный тебе друг и товарищ. То же самое и в гражданской, в мирной, значит, жизни. Я это так понимаю.

Анатолий в последний раз затягивается папиросой, бросает ее в печку, и продолжает:

— Вот я тогда, на тропке-то, подумал о Нине, да и спросил тебя про невесту. Предположим, она на месте Нины была бы. Неужели обиделась бы на тебя, что зря прождала? Нет? Вот то-то и оно… Ну, давай, Инрын, за мотор браться. С места не сойду, пока не пойму, в чем тут дело.

* *»

Кымын просыпается первым. В палатке еще полутемно. Он садится, всматривается в спящих товарищей и, убедившись, что Инрын еще не пришел, сразу возвращается к тем тревожным мыслям, с которыми уснул. К сожалению, Кэнири прав. Даже если удастся пронести груз через горы, выезд колхоза на охоту будет наполовину сорван. Нельзя возвращаться в колхоз без вельбота.

Бригадир встает и, осторожно переступая через спящих, выходит из палатки.

На песчаном берегу, шагах в тридцати от палатки, лежит вельбот, освещенный утренним солнцем. Без мотора он кажется Кымыну какой-то огромной дохлой рыбой, выброшенной волнами.

По тропке, соединяющей стойбище с маяком, торопливо шагает девушка. Она останавливается, срывает вместе со стебельком желто-красную ягоду морошки и вдевает ее в петлицу жакетки, рядом с комсомольским значком. Когда она поднимает голову, Кымын узнаёт ее. Это здешняя учительница, она живет в доме его сестры.

— Здравствуй, Нина Ивановна

— Здравствуйте, Кымын

— Что это ты так рано встала?

— Мне на маяк надо. Хочу успеть до занятий вернуться назад.

— Идем тогда вместе. Я тоже как раз на маяк собрался.

Тропка узкая, двоим по ней не пройти. Кымын, из уважения к учительнице, пропускает ее вперед. Но из уважения к старшему, Нина Ивановна идет не по самой тропке, а вдоль нее — по траве, по спелым ягодам шикши. Кымын видит, как от сока раздавленных ягод постепенно чернеют каблучки ее светлых туфель.

— Нина Ивановна, ты на маяке механика знаешь? Видный такой парень, красивый.

— Разве красивый?

Кымын не видит лица Нины Ивановны — только ухо и часть щеки. Но по тому, как они краснеют — сначала щека, а потом и ухо — он понимает: молодая учительница вполне согласна, что механик красивый парень. Не касаясь больше этого вопроса, Кымын говорит по-деловому:

— Мне к нему надо. Покажешь мне, где он живет?

— Хорошо, — отвечает Нина Ивановна, уже справившись со своим смущением. И озабоченно добавляет: — Я тоже к нему иду.

Комната Анатолия заперта, а в мастерской все еще почему-то горит электричество. Нина Ивановна тихонько открывает дверь мастерской.

На полу, укрывшись одним бушлатом, спят Анатолий и Инрын. Кусок брезента вместо простыни, свернутый валиком, замасленный ватник вместо подушки — вот и вся постель.

— Толя — тихонько зовет Нина Ивановна. Нет, непохоже, что их можно сейчас разбудить таким нежным окликом.

Нина Ивановна опускается на колени и тормошит Анатолия. Сначала он только недовольно бормочет что-то, потом открывает глаза, быстро садится и с удивлением смотрит на Нину Ивановну и Кымына.

— Доброе утро, — наконец говорит он, смеясь. — Все в порядке

Инрын тоже проснулся. В первый момент он не может сообразить, как очутился в этой мастерской.

Но, услышав слова Анатолия, он сразу вспоминает все, что произошло, и вслед за товарищем повторяет:

— Полный порядок.

Что собственно имеют они в виду? То ли, что неисправность в моторе обнаружена и ликвидирована, что под утро его удалось, наконец, завести, и теперь он в отличном состоянии — хоть сейчас на вельбот?.. То ли, что молодая учительница напрасно' тревожилась, не дождавшись вчера вечером механика с маяка?