"Меган Маккинни. Как прелестна роза " - читать интересную книгу автора

слоновой кости, которые городские власти могут продать, чтобы окупить
расходы на казнь. Доктор Эмосс обернул бездыханное тело бандита, затем
перечеркнул в списке его фамилию.
Теперь предстояло самое трудное. Остался последний мертвец, седьмой. Он
был самым опасным из этих преступников. Но о нем тоже придется позаботиться
должным образом.
Маколей Кейн. У доктора Эмосса похолодела спина, едва он произнес про
себя его имя. Он перевидел немало объявлений о розыске этого преступника,
так что с закрытыми глазами мог назвать его имя и фамилию по буквам, как в
прямом, так и в обратном порядке. Доктор Эмосс предпочел бы не связываться с
таким дьяволом и ему подобными. Бог каждому воздает по заслугам. Из семи
казненных больше всех мучился Кейн.
Доктор неохотно бросил взгляд на седьмой труп под покрывалом. Раньше
ему не доводилось видеть, чтобы человек так отчаянно сопротивлялся, когда
его сажали на лошадь и накидывали на шею петлю. Пришлось привлечь всех
помощников шерифа, всех до единого. И даже в самый последний момент, когда
на голову Кейну уже надели черный мешок и взвились вверх кнуты, готовые
опуститься на круп коня, бандит продолжал сопротивляться, требуя, чтобы с
казнью повременили, так как должна прийти телеграмма, доказывающая его
невиновность.
Но никакой телеграммы не пришло.
- Сукин сын.
Да, мучительная казнь - мерзкое зрелище. И вспоминать-то тошно, как
поднялась на дыбы лошадь, а тело Маколея Кейна судорожно забилось в петле, -
все потому, что его шея оказалась слишком крепкой.
Когда все было кончено, помощники шерифа перетащили тело Кейна в
кабинет доктора. Они перерезали веревку на связанных руках Кейна и
благообразно сложили их на груди. А вот снять с головы черный мешок должен
был доктор. Никто другой не хотел этого делать. Обычно, если человек долго
мучается на виселице, язык вываливается у него изо рта, а на лице застывает
гримаса ужаса: в последний миг он отчаянно пытается дышать и не может,
потому что петля уже затянулась. Помощники шерифа, догадываясь, что
предстанет их взору, с нескрываемым содроганием следили, как доктор
высвобождает из мешка голову казненного бандита. Но прежде чем разбойника
накрыли покрывалом, все с облегчением успели заметить на его заросшем
неряшливой щетиной лице выражение умиротворения и покоя.
Подгоняемый чувством долга, доктор Эмосс покорно направился к
последнему трупу. Скоро сюда придет шериф, чтобы перенести тела бандитов в
могилы. Нужно поторопиться.
Доктор нагнулся за веревкой, чтобы перевязать саван. Тишину комнаты
нарушало лишь жужжание зеленых мух, бьющихся об оконные стекла, да еще его
собственное дыхание. Склонившись над телом, доктор протянул руку к простыне.
И замер на месте.
На черные туфли доктора, купленные в магазине, плюхнулась маленькая
капелька крови. Другой человек, наверное, не обратил бы внимания на такую
мелочь. Менее опытный врач, возможно, даже не задумался бы об этом, но Джон
Эдвард Эмосс прожил на свете больше шестидесяти лет и сорок из них
проработал врачом; он прекрасно знал: из мертвого тела кровь не течет.
Разумеется, от веревки на шее казненного всегда остается рана, но кровь
из нее лишь сочится, а не льется ручьем, как из тела Кейна, стекая со стола