"Карсон Маккалерс. Сердце - одинокий охотник ("Библиотека литературы США")" - читать интересную книгу автора

выражало крайнее волнение. Антонапулос сонно на него поглядывал, и Сингер
не знал, понимает ли его друг то, что ему говорят.
И вот настал день, когда Антонапулосу надо было уезжать. Сингер вынул
свой чемодан и аккуратно уложил туда лучшее из того, что было у них обоих,
Антонапулос приготовил себе на дорогу еду. Под вечер они в последний раз
прошлись под руку по улице. Был конец ноября, погода стояла холодная, и в
воздухе от их дыхания поднимались облачка пара.
Чарльз Паркер должен был сопровождать двоюродного брата, но на станции
он держался особняком. Антонапулос взобрался в автобус и удобно развалился
на одном из передних сидений. Сингер смотрел на него через окно и в
последний раз что-то отчаянно объяснял жестами. Но Антонапулос так
сосредоточенно проверял, все ли положено в картонку с провизией, что ему
было не до Сингера. Только перед тем, как автобус тронулся, он обернулся к
Сингеру. Улыбка его была безмятежной и рассеянной - словно их уже
разделяло множество миль.
Следующие недели прошли для Сингера как во сне. Весь день он работал за
рабочим столом ювелирного магазина, а вечером в одиночестве возвращался
домой. Больше всего ему хотелось спать. Как только он приходил к себе, он
ложился на койку и старался заснуть. Ему снились сны. И во всех его снах
присутствовал Антонапулос. Руки Сингера судорожно дергались, потому что во
сне он всегда разговаривал с греком и Антонапулос на него глядел.
Сингер пытался вспомнить те годы, когда он еще не знал своего друга. Он
пересказывал себе то, что происходило с ним в молодости. Но все, что ему
удавалось вызвать в памяти, казалось призрачным.
Был в его прошлом один факт, который он помнил отлично, хотя и не
придавал ему значения. Дело в том, что Сингер был глух с самого
младенчества, но не всегда был совсем немым. Он очень рано остался сиротой
и попал в заведение для глухих. Там он научился разговаривать руками и
читать. Ему еще не было девяти лет, а он умел разговаривать одной рукой по
американской системе и пользоваться обеими руками, как в Европе. Он
научился следить за движением чужих губ и понимать, что они произносят. И
наконец его стали учить там разговаривать.
В школе он считался очень способным учеником. Он быстрее всех учил
уроки. Но он так и не привык произносить слова губами. Для него в этом
было что-то неестественное, собственный язык казался ему неповоротливым,
как кит. По недоумевающему взгляду людей, к которым он обращался, Сингер
понимал, что либо голосом он напоминает какое-то животное, либо в его речи
есть что-то отвратительное. Ему было мучительно трудно разговаривать ртом,
но руки всегда были готовы выразить любые слова, какие ему хотелось. В
двадцать два года он приехал из Чикаго в этот южный город и почти сразу же
познакомился с Антонапулосом. С тех пор он никогда больше не разговаривал
ртом, потому что для общения с другом в этом не было нужды.
Все казалось ему призрачным, кроме десяти лет, проведенных с
Антонапулосом. В своих полуснах он видел друга очень отчетливо и,
проснувшись, страдал от острого, сосущего одиночества. Он посылал
Антонапулосу посылки, но никогда не получал ответа. И так, пусто и сонно,
тянулись месяц за месяцем.
Весной с Сингером произошла перемена. Он перестал спать, и в теле его
поселилось какое-то беспокойство. По вечерам он мерно вышагивал по
комнате, чтобы хоть как-то справиться с непривычным приливом энергии.