"Пол Макоули. Дитя камней" - читать интересную книгу автора

ревенантов, и никто из них не подходил к нему близко, не было слышно даже
малейшего мышиного писка какого-нибудь завалящего импа. Было тихо, как будто
под колпаком в центре шумной улицы была устроена гробница, так абсолютно
тихо, что эта тишина звенела в ухе, словно комар. Глубоко запечатанным в
этом молчании, словно муха в янтаре, находился крошечный, плотный узел
спрессованной ударной энергии. И этот узел мог бы избежать внимания любого
обладающего чуть меньшим умение, чем я.
Угрюмый дух молодой служанки, которая утопилась здесь более века назад,
после того, как она забеременела от шашней с каретником, слонялся возле
речной стенки на дальнем конце набережной. Я подозвал ее (она проплыла через
дорогу, совершенно не замечая уличного движения), но она не откликнулась на
мою просьбу, сказав, что сделает для меня все, что угодно, совершенно все,
только не это. Я ощутил такую внезапную вспышку раздражения на этот
несчастный остаток, что отказывал мне и при этом глупо улыбался, что
прекратил ее - стер ее полностью, так легко, как задувают свечу, и позволил
моему гневу раздуться, всосав в него все отброшенные за ненадобностью
эмоции, которые летели по улице, словно клочья мусора на ветру. Колючие
осколки гнева; удушающее тряпье нужды; крупинки шока и страха, яркие, как
осколки стекла; липкие нити отвращения; даже несколько пылинок чистой
радости, этой самой кипучей из эмоций - я взял все. Мешковатая толпа
закружилась вокруг меня, словно карманная буря, становясь все темнее и
плотнее. Затрепетали листья пыльной молодой чинары, под которой я сидел. На
набережной шоссе водители бессознательно нажимали на газ, чтобы побыстрее
проехать мимо.
Вызвав всех импов в пределах досягаемости, я швырнул всю стаю на
переднюю дверь дома, прямо в сердце его внутренней кипящей
сверхъестественной тишины. Дом целиком заглотил толстую, живую веревку.
Несколько минут ничего не происходило. Машины продолжали мчаться вдоль
набережной. Аэроплан тупо гудел над низкими серыми облаками, что висели
почти над деревьями, стоявшими по другую сторону реки. Потом я ощутил
нарастающее давление, и обычная материя дома - краснокирпичные стены,
балконы кованного железа, черепичная крыша - все перекрылось блестящей
черной волной, как фотография, пошедшая пузырями от жара огня. В ней бурлили
какие-то твари, черные на черном, импы всех сортов, извивающиеся друг на
друге, словно мириады змей, грызущих друг другу хвосты, их было многократно
больше, чем я запустил в дом, они высвободились из ловушки, захороненной
глубоко в ткани дома и разлетелись во всех направлениях. Я отбил и уничтожил
сотни импов, когда они широким волновым фронтом хлынули на меня, но это было
все равно что пытаться отбить каждую каплю дождя, что льется на вас во время
грозы. Я ощутил мгновение интенсивного головокружения, когда несколько дюжин
выживших импов прошли прямо сквозь меня и ухитрились при этом уцелеть.
Остальные полетели дальше, через дорогу, через реку. Белый фургон,
оказавшийся на пути неощутимого шторма, вильнул и врезался в идущую
навстречу машину, та завертелась и багажником ударилась о дерево. Сломанные
ветви упали на машину и на дорогу. Со взрывоподобным визгом затормозил
автобус, на двух полосах замершего шоссе зазвучали горны.
У меня не было сомнений, что ловушка была создана, чтобы взорваться,
когда я войду в дом без подготовки, и если б я попал в самую середину потока
тысяч внезапно освобожденных импов, я был бы начисто сметен яростью их
гнева, страха, безумия и отвращения. Мне понадобились бы дни, чтобы