"Элизабет Макнейл. 9 1/2 недель " - читать интересную книгу автора

- Я взял с собой твои черные, - говорит он. - Я настоял, чтобы они
нашли девушку с тем же размером. Она перемерила девять пар, пока я не
остановился на этой. К счастью, у тебя ходовой размер.
Каблуки настолько высоки, что наши головы почти вровень. Он прижимает
меня к себе, кладет руки на мою грудь, обводит пальцами вокруг сосков.
Глаза его почти ничего не выражают.
В серых радужках я вижу два миниатюрных отражения своего лица. Его
руки спускаются ниже, на живот, к поясу, следуют его контуру, одну за
другой трогают резинки, потом верх чулок. Уже почти стемнело. Он зажигает
лампу за нами.
- Стой на месте, - говорит он мне, а сам садится на диван. - А теперь,
- добавляет он чуть охрипшим голосом, - иди сюда. И не спеши.
Я медленно иду вперед по ковру. Иду мелкими осторожным шажками, мои
руки неловко болтаются. Что-то гудит у меня в ушах, и дыхание мое
становится тяжелее.
- Повернись, - говорит он, когда я уже в нескольких сантиметрах от
дивана.
Я едва слышу его.
- Подними рубашку.
Я поворачиваюсь, держась очень прямо и прижимая подол рубашки к груди.
- Ты разочарован? - спрашиваю я, и голос мой звучит пронзительно.
- Шутишь? Ты восхитительна, - шепчет он позади меня, - восхитительна,
кошечка.
Я закрываю глаза. Слушаю гул в ушах: каждая частица моего тела хочет,
чтоб до нее дотронулись. Я стараюсь, чтобы у меня разложило уши, зеваю,
трясу головой.
"Прошу тебя, прошу тебя..." - шепчет во мне какой-то голос.
- Стань на четвереньки, - говорит он. - И хорошенько подними рубашку.
Заверни повыше, я хочу видеть твой зад.
Я рассматриваю серый ковер. Он теперь совершенно рядом с моим лицом.
- Иди на четвереньках, - очень тихо говорит он. - До двери.
Я ставлю вперед правую руку, потом правое колено, потом левую руку.
Говорю себе: "Слоны так ходят?" Левое колено. Все это в полном молчании,
которое нарушает вдруг спор за дверью квартиры. Хлопает дверь.
Виолончелист, который живет ниже этажом, начинает играть упражнения, и я
концентрирую внимание на начальных тактах. Я думала, что музыканты
постепенно разогреваются, как жонглеры. Но этот вначале играет увлеченно и
сильно, но за три часа все слабее и слабее. Он лысый и мрачный. Я его в
лифте видела.
- Я больше не могу, - говорю я.
Мое тело как будто съеживается при звуке моего голоса. На секунду я
кладу голову на ковер; когда стоишь, он жестким не кажется, но на самом
деле для кожи неприятен. Высота каблуков мешает мне сесть так, как я хочу:
поджав колени под подбородок и обхватив их руками.
- Что случилось? - ровным голосом спрашивает он.
- Я чувствую себя как идиотка.
Лампа в другом конце комнаты дает недостаточно света, чтоб я могла
рассмотреть выражение его лица. Он закладывает руки за голову и
откидывается на диванные подушки. Я, шатаясь, встаю и говорю:
- Ковер царапает.