"Антон Семенович Макаренко. Марш 30-го года (Восьмитомник, т.2)" - читать интересную книгу автора

- Какое нам дело до вашего Топчия! Вы отвечаете за то, что литье
начинается в восемь часов, когда выходят на работу коммунары.
Инструктор бессилен снять с себя ответственность. Коммунары лежачего не
бьют - только разве кто-нибудь вставит:
- Поменьше бы в карты играл у себя в общежитии.
Особый интерес возбуждают приезжие заказчики. Какой-нибудь технорук
раскладывает на столе чертежи и торгуется с Соломоном Борисовичем, а
из-за их плеч просовывают носы коммунары и нюхают, чем тут пахнет.
Вообще много интересного бывает в кабинете, и зайти в эту комнату
всегда полезно.
В рабочие часы в кабинете почти никого нет, разве задержится больной
или дежурный зайдет по делу.
Но как только затрубили на обед или "кончай работу", так то и дело
приоткрывается дверь и чья-нибудь голова просовывается в кабинет, чтобы
выяснить, есть смысл зайти или можно проходить мимо. Если я занят
бумагами, ребята накапливаются в кабинете понемногу и начинают
распологаться совсем по-домашнему. Вероятно, мой занятый вид импонирует им
в высшей степени. Подымаю голову. Они не только расселись на всех стульях,
но уже и в шахматы идет партия на столе ССК, а рядом - кто читает газеты,
кто роется в каких-то обрезках стенных газет, кто оживленно беседует в
углу. В кабинете становится шумно. Иногда я начинаю сердитися:
- Ну, чего вы здесь собрались? Что это вам - клуб? Я у вас не играю на
станках в шахматы!
Коммунары быстро скрываются и бросают недоконченную партию, но на меня
никогда не обижаются.
Их можно выдворить и гораздо более легким способом:
- А ну, товарищи, вычищайтесь!
- Вычищаемся, Антон Семенович!
Но ровно через пятнадцать минут я отрываюсь от работы и вижу: другие
уже набились в кабинет, опять - шахматы, опять - чтение, опять - споры...
Бывают дни, когда я забываю о том, что они мне мешают. За десять лет
моей работы я так привык к этому гаму#20, как привыкают люди, долго
живущие у моря, к постоянному шуму волны. И поздно вечером, когда я
остаюсь в кабинете один, в непривычно молчаливой обстановке работа у меня
не спорится. Я нарочно иду в спальню или в лагери и отдыхаю в последних
плесках ребячьего говора.
Но иногда от переутомления делаешься более нервным; тогда я дохожу даже
до жалоб общему собранию:
- Это же ни на что не похоже! Как будто у меня в кабинете нет работы.
Каждый заходит, когда ему вздумается, без всякого дела, разговаривает с
товарищем, перебирает мои бумаги на столе, усаживается за машинку.
Все возмущены таким поведением коммунаров и наседают на ССК:
- А ты куда смотришь? Что, ты не знаешь, что нужно делать?
Два-три дня в кабинете непривычная тишина. Но уже на третий день
появляется первая ласточка. Оглядываюсь - под самой моей рукой сидит
маленький шустрый Скребнев и читает мой доклад Правлению о необходимости
приобретения хорошего кабинета учебных пособий. Его локоть лежит на папке,
которую мне нужно взять.
- Товарищ, потрудитесь поднять локоть, мне нужна эта папка, - говорю я
с улыбкой.