"Валерий Владимирович Медведев. Непохожие близнецы " - читать интересную книгу автора

вам небольшая просьба... о небольшой помощи в одном деле... - Мне
показалось, что при слове "помощь" Дерябин вздрогнул.
- Какая помощь? - спросил он, стараясь почему-то не смотреть мне в
лицо.
- Вы не можете подбросить одно письмо к нам на кухню?..
- Какое письмо? - спросил, краснея, Дерябин.
- Вот это, - сказал я, доставая второй раз из-за пазухи письмо,
адресованное моему папе. - Конечно, мне проще всего было бы попросить брата
Лёшу, но вы же знаете, что это за человек. Разве ему можно сказать по
секрету, что я влюбился в Таню Кузовлеву. Ведь он такое может выкинуть...
И я протянул Антону Дерябину письмо, написанное красными как кровь
чернилами.
Прочитав письмо, Дерябин долго с подозрением смотрел на меня, потом
вдруг спросил:
- Желание славы, значит?
- Точно, - ответил я.
- Как у Пушкина в стихах, значит?
- Как у Пушкина, - подтвердил я.
- Значит, "желаю славы я". - Дерябин поднял вверх руку, как Пушкин в
кинокартине про Пушкина, и продолжал декламировать: - "...чтоб именем
моим... всё, всё вокруг тебя звучало обо мне!.."
От этих слов у меня всё внутри как на карусели поехало, я же сам всё
это чувствовал, только я так сказать не мог. А так-то я ведь всё и делал,
чтобы, как это... именем моим... именем Алексея Завитайкина всё... вокруг
Тани Кузовлевой... всё, значит, чтобы звучало обо мне...
- Я сейчас спишу, - сказал я, доставая из кармана авторучку и блокнот.
- Между прочим, - сказал Дерябин в то самое время, когда я записывал
слова Пушкина, - когда Пушкин влюбился в Анну Керн, он не воровал себя у
своих родителей!..
Я перестал записывать слова Пушкина, медленно поднял голову и грозно
спросил:
- А что он делал?
- Он написал стихотворение "Я помню чудное мгновенье", - в рифму
ответил Дерябин. - Конечно, стихи могут писать не все, но вот, например,
вчера какая-то девчонка тринадцати лет поставила мировой рекорд по плаванию.
И сразу же прославилась.
Это был какой-то такой намёк, который я не мог простить Дерябину.
- А ты знаешь, - заорал я на Дерябина так, как этого никогда бы не
сделал мой брат, - что Моцарт, когда ему было десять лет, он не сидел на
брёвнах и не играл на нарисованном рояле, а выступал в Европе с концертами!
Дерябин моего Моцарта проглотил почему-то без всякой обиды и как ни в
чём не бывало снова принялся за своё "А вы знаете".
- Я всё знаю, что ты меня спросишь, - сказал я, окончательно переходя
на "ты". (А сколько можно "выкать" этому Дерябину-Скрябину.) - Я только не
знаю, ты подбросишь письмо моим родителям или нет?
- Понимаете, Завитайкин, - вздохнул Дерябин, - мне, пожалуй, это будет
трудно сделать.
- Чего ж тут трудного? Пробежать пятьдесят метров с конвертом в руках и
опустить его незаметно в окно?
- Мне будет тяжело не физически, - пояснил Дерябин. - Мне будет