"Виталий Мелентьев. Шумит тишина" - читать интересную книгу автора

больше, чем трудности на героическом пути познания нового.
- Верно сказано, - перебил меня собеседник, высокий и стройный старик.
- Хотя...
Мы случайно встретились в этот вечерний час на берегу, долго молчали,
поначалу ощущая взаимную неприязнь - человеку у моря иногда очень важно
побыть одному. Потом незаметно разговорились.
- Вот именно - память клеток. Она живет помимо нашей воли, и ее,
конечно, можно и подавить и заглушить, но можно и усилить - ведь есть в
ней и нечто замечательное, я бы даже сказал - возвышенное, и в то же время
словно бы растворяющее человека в чем-то огромном - в природе, что ли, в
бытии... - Старик долго смотрел на ровное, матовое в свете звезд стекло
воды и добавил: - А вы, видно, здешний - "г" у вас мягкое, южное, но и
пошатались, видно, по белу свету всласть: говорок у вас - как бы это
половчее выразиться? - разномастный.
- Говорок и у вас разномастный.
- Я здесь родился. - Старик усмехнулся. - А потом сбежал. - Он подумал
и утвердил: - Именно сбежал, а теперь... обратно бегаю.
На западе, за черным и безмолвным Таганрогским заливом, дрожало светлое
марево городских огней. Неожиданно и небо над дальним городом, и черная
духовитая гладь моря вспыхнули багровыми и алыми отсветами, стало тревожно
и неуютно. То, чем мы жили на пахнущем тлением и рыбой глинистом берегу,
стало исчезать.
- На мартенах шлак выпускают, - отметил старик.
Мы смотрели на полыхание багровых отсветов, и, когда увидели, как
звездное небо опять улеглось на дрожащее марево обычных городских огней,
старик закурил и стал говорить:
- Вот память клеток теперь выплыла, и, может, еще что выплывет, что
люди иногда и замечали или чувствовали, но понять не могли. Вот вы,
наверно, тоже слышали рассказы о том, что в старое время осетра, белуги,
севрюги здесь было невпроворот. И в иной год шли они так густо, что каюки
ломали.
Были такие рассказы-легенды о путинах, когда на базарах красная рыба
стоила гроши, а икра - паюсная, зернистая - продавалась бочками, а свежая
- жировая - была дешевле постного масла.
- Вы не задумывались, почему такого не бывает теперь? Ну, знаю, знаю...
Война, браконьерство, плотины, что перегородили пути к нерестилищам, - все
это так. Но коль скоро и вам эти места знакомы, то не можете не
согласиться, что и в прошлые времена в этих вот местах красную рыбу брали
варварски. Можно сказать, современные браконьеры - просто ангелы по
сравнению с тогдашними честными рыбаками.
В этом была своя правда. И Дон в гирлах и выше перегораживали сплошными
сетями, и в море ставили посуду - длинную, километра в два-три, веревку,
увешанную ярусами остро отточенных крючков. Красная рыба натыкалась на эти
крючки, кололась и рвалась в сторону. Только сотая из таких ободранных
рыбин запутывалась в "посуде", а девяносто девять, обрывая кожу и тело о
голые страшные крючья, вырывалась и уплывала в море залечивать раны или
помирать. И все-таки было той рыбы так много, что даже уроженец этих мест
А.П.Чехов отмечал, что в каждом русском трактире обязательно подается
белуга с хреном, и недоумевал: сколько же ее нужно для этого вылавливать!
- Всего я понять не могу, да и вы не поймете, мало мы еще знаем. Но я