"Иван Мележ. Пятый день" - читать интересную книгу автора

переносятся на следующий год. То же, что было в позапрошлом... Л солнце
майское, праздничное! - вздохнул он, с завистью оглядываясь вокруг. - И
такая красота повсюду, черт побери, что о смерти и думать не хочется.

Туровец посмотрел на часы.

- Скоро должны передавать приказ Сталина. Если б ты знал, как мне не
терпится услышать его слово, Рашид! Я пойду к рации.

- Я тоже иду, комиссар! Будем вместе слушать Сталина - значит, все-таки
и у нас будет первомайский праздник!

- Будет, Рашид!

Туровец и Габдулин пересекли полянку н подошли к согнувшейся немолодой
березке, под которой примостился со своей рацией радист Земляков.

"Что Сталин скажет?" - с надеждой и волнением думал комиссар.

В батареях рации кончались последние остатки энергии, и рацией
пользовались теперь только при выполнении самых важных боевых операций.

Радист, светловолосый, небольшого роста хлопец, стоя па коленях,
копался во зле своей коробки.

Туровец еще издали крикнул:

- Настрой, земляк, ца Москву! Товарища Сталина будем слушать.

Узнав о том, что сейчас будут передавать приказ, возле рации собрались
все, кто был в это время при штабе. Под березой, около Туровца, Габдулина
и Зс;,;лякова, образовался круг. Радист поудобнее уселся перед ящиком,
положил на него- листок чистой бумаги, отточил три карандаша.

Туровец то и дело вынимал из кармана часы Кировского завода с толстым
стеклом из слюды над пожелтевшим циферблатом.
Эти часы сохранились у комиссара еще с довоенного времени и верно
служили всю войну. Ему предлагали разные трофейные "редкости", один раз
подарили замысловатые флотские часы, но комиссар не расстался со своими, а
подарок отдал одному разведчику.

Минутная стрелка медленно приближалась к двенадцати. Когда до
двенадцати оставалось три минуты, Туровец дал знак радисту - время
включать. Он взял один наушник, второй протянул Землякову. Радист повернул
рычаг. В наушниках сначала послышались беспорядочный треск и шипенье,
потом, постепенно проясняясь, раздались первые слова:

"...Керчи и Никополя, плодородные земли между Днепром и Прутом. Из
фашистского рабства вызволены десятки миллионов советских людей".