"Александр Мелихов. Нам целый мир чужбина (Роман) " - читать интересную книгу автора

твердости в сопротивлении, ибо он вскричал с восхищенным кавказским
акцентом: "Х... желэзо, пака гарачий!"
Его небольшенького, но задиристого петушка я своей робкой дланью еле
разыскал между осевшим брюхом и потрескавшимися ремнями деревянной ноги.
Дело не удалось довести до конца - я едва донес до унитаза мощный порыв
изысканной рвоты. Дядя Сема приговаривал надо мной одобрительно: "От души
поблевать - никакой е...ли не надо", а когда я утер губы и заплаканное лицо
впервые увиденной туалетной бумагой, он с хохотом показал мне фронтовую
выбоину на светловолосой ягодице: "Сразу видно, куда наступал. Ты заметил?
- как раз дуля вкладывается. Нет, ты вложи, вложи!"
Разъедаемый пботом, я очнулся в Таможенном переулке (в правой руке еще
гадко пружинило). Перед "Академичкой", разложив шкиперскую бороду по широкой
груди, приосанивался ражий швейцар.
"Старая таможня. Найт клаб", - прочел я электрическую вывеску.
За стеклянной дверью под темными бесконечными сводами, будто новогодняя
елка, перемигивались разноцветные огни - мне не удалось разглядеть столик,
за которым Катька, мечтательно вглядываясь в свой внутренний мир,
пресерьезнейше перечисляла:
"Больше всего я люблю молочный суп с лапшой, потом с рисом..." -
"Так-так, - услужливо подхватил я, изображая восхищенного репортера,
делающего лихорадочные записи в невидимом блокноте, - значит, на втором
месте у вас молочный суп с рисом..."
И снова всех оттесняет невообразимо юный дядя Сема, полуголодный на
продуктовых карточках, ковыляющий на ободранных костылях по бесконечной
"Академичке", по которой снуют официантки - последний пережиток царизма.
После серых макарон с призрачным сыром дядя Сема присел передохнуть как раз
за тем столиком, на который официантка только что поставила поднос с
десятком припорошенных сырными опилками порций.
- Ты чего сидишь? - пробегая, поинтересовался такой же поджарый
приятель.
- Да вот к концу месяца отоварил все карточки, а съесть не могу.
- Так давай я доем?..
- Давай.
С удобной позиции у двери дядя Сема насладился зрелищем с полным
комфортом: вот бежит официантка, вот приятель, загораживаясь локтями и
отругиваясь через плечо, с удвоенной скоростью работает сальной дюралевой
вилкой, вот они пытаются вырвать поднос друг у друга... Кстати сказать, за
хищение соцсобственности в ту героическую пору по закону "семь восьмых"
давали срок независимо от размера хищения.
- Он месяц потом со мной не разговаривал, - самодовольно завершал дядя
Сема.
Я пришел в себя (вышел из себя) у центрального входа в
Двенадцать родимых коллегий - гордые ордена на трезиниевском фасаде
теперь кажутся мне кровавыми болячками, но скрижаль подвигов 1905 - 1906
годов уже не оскорбляет памятных досок
Менделееву-Докучаеву: Девятьсот пятый год и далек, и воспет.
...И хмурые своды смотрели сквозь сон на новые моды ученых персон, на
длинные волосы, тайные речи...
Все тот же темный, обморочно знакомый вестибюль, только сортиром веет
еще более явственно... Не самоуслаждаться, не падать на колени пред