"Александр Мелихов. При свете мрака (Роман) " - читать интересную книгу автора

котором шипели куски оленины на вороненых вертелах, напоминающих толедские
клинки, мы вспоминали минувшие дни, развалясь в покрытых шкурой белого
медведя привольных креслах за приземистым столом из струганых жилистых плах,
уставленных всеми полагающимися серьезным людям напитками - и виски-скотч, и
айриш, и блэк лейбл, и рэд лейбл, не говоря уже о всяческих кьянти и
чинзано:
Командорский знал толк в красивых словах. Он рассказывал, как они в
экспедиции запекали в глине тетеревов, а я - сколь потрясающий хлеб можно
выпечь в железной бочке, наполовину вкопанной в береговой склон: чтобы
узнать, достаточно ли она раскалилась, полагалось швырнуть в нее щепотку
муки, и если белая взвесь оседала коричневой пудрой...
Мои байки были не более интересными - более интересным был я сам.
Контрастом между бурным прошлым и внешней интеллигентностью. Хозяин
замка больше соответствовал образу бывалого горняка-геолога, внешне
напоминая коротким носом и твердыми скулами незабвенного романтического
самоубийцу, только подрасполневшего от лишнего десятка годов и миллионов.
Мы закусывали иссиня-черной икрой, халцедоновой строганиной,
маринованной губой сохатого, щипучей моченой брусникой и морошкой, и
Командорский снисходительно учил нас, как, приподнимая за рога
подстреленного оленя, определить, достаточно ли он жирен, а я с деланным
простодушием дивился, до какой степени отсутствует чувство собственного
достоинства у царственного тигра: он шарахается, поджав хвост, от взвыва
самой обыкновенной бензопилы "Дружба". Зато я с непритворной искренностью
уверял своих хозяев, что если бы тигр желал хорошо выглядеть в своих глазах
хотя бы вполовину так же страстно, как мы, он сумел бы отбить у охотников
охоту его отлавливать. Когда он с громоподобным рыком, взметая снег, несся
на нашу жиденькую фалангу, выставившую час назад срубленные рогатины,
приходилось собирать все силы, чтобы не дернуть куда-нибудь на ближайшую
сосну. Но пара выстрелов вверх - и вся его неукротимость разом осаживается
на все четыре лапы: хозяина тайги не волнуют такие мелочи - смешон ты, не
смешон, жалок, не жалок... А волновали бы - непременно успел бы кого-нибудь
задрать.
Тигру, правда, еще сильно мешает то, что он дурак: его всегда можно
отвлечь брошенной в морду шапкой, рукавицей, которую он отбивает в точности
как кошка, играющая с бумажкой на нитке (и шипит совершенно по-кошачьи). А
когда он уже бешено бьется на боку, из последних сил удерживаемый
рогатинами, стоит сунуть ему в яростно оскаленную пасть какую-нибудь ветку,
как он тут же изо всех сил ее стискивает - а ему в это время стягивают
челюсти.
К слову сказать, скучно дело тигролова: если бы не рычащая красота
этого слова, можно было бы сдохнуть от скуки, дни и дни впустую таскаясь по
тайге, чуть ли не с обеда начиная подготовку к ночлегу - валить сосну,
распиливать, прилаживать бревна друг на дружку, ставить экран, чтоб поменьше
отапливать морозную тьму, всю ночь ворочаться на подтаивающем снегу - и это
без книг, без возможности обрести передышку от быта в чужих выдумках...
Быт - тиран настолько безжалостный, что по отношению к нему возможны
лишь две позиции - либо ненависть, либо преувеличенная любовь. Мой хозяин
да, кажется, и хозяйка выбрали второе, но сияющих глаз она не сводила с
меня, избравшего третий путь: ценить у других, но не желать для себя.
Ее мужественный супруг занимался разработкой алмазного месторождения,