"К. Мелихян. Учебные записки [humor]" - читать интересную книгу автора

"Татьяне!" --
говорит Онегин. Ты ей знаком:
"Ты ей знаком?"
Я им сосед:
"Я им сосед".
И князь верит Онегину, что Онегин -- просто сосед. А Онегин верит, что
князь -- это князь, а Татьяна -- Татьяна. Ибо не верить слову Пушкина нельзя.
Пушкин всегда держал свое слово!

Творческая кухня Гоголя Cтатья



"Что день грядущий мне готовит?"
(А. С. Пушкин, "Евгений Онегин",
глава шестая, строфа XXI)

Если бы меня спросили: "Какую книгу взяли бы вы с собой в дальнюю дорогу?" -- я
бы, не задумываясь, ответил: "Мертвые души".
Широта охвата действительности сделала гоголевское творение бессмертным. Как
Гоголь достиг этого? Богатством художественных средств. Что же это за
художественные средства? Заглянем в лабораторию писателя.
"День, кажется, был заключен порцией холодной телятины, бутылкою кислых щей и
крепким сном во всю насосную завертку".
Что это? Художественная деталь. Вместо того, чтобы заключить день хорошей,
умной книгой герой заключает его ужином и сном.
Диалог Гоголь строит на неуловимых переходах от мечты к действительности.
"-- Поросенок есть? (Мечтательно спрашивает Чичиков).
-- Есть. (Возвращает его к действительности баба)."
Речь гоголевских героев остро приправлена юмором:
"Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот... -- говорит Собакевич.
-- У меня не так. У меня когда свинина -- всю свинью давай на стол, баранина --
всего барана".
Не правда ли, сочная характеристика мелкопоместного дворянства!
Язык Гоголя музыкален. Откроем наугад любую страницу:
"Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки,
скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с
лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками".
Поробуйте эти "припеки" убрать -- и фраза потеряет весь аромат, всю
сладкозвучность.
Как сквозь сито просеивает Гоголь каждое слово, не надеясь, что читатель
проглотит все. Возьмите из поэмы любой кусок:
"Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло,
отправил в рот".
Совсем не разжевывая, а лишь слегка намекая, пишет Гоголь.
Тонкий вкус не изменяет писателю и тогда, когда он говорит о господах, которые
"на одной станции потребуют ветчины, на другой поросенка, на третьей ломоть
осетра или... запеканную колбасу с луком".
Еще одна порция мягкой иронии!
Но когда, скованный цензурой, Гоголь ищет лазейку для разоблачения