"Прошу, убей меня." - читать интересную книгу автора

Глава 8

Веселый дом[23]

Скотт Эштон: После первого альбома на нас не навалилась популярность и признание, и продажи шли не ахти как, но с нами подписали контракт на три альбома, и «Электра» решила, что мы будем делать второй альбом на их лос-анджелесской студии, так что мы писались там.

В «Fun House», нашем втором альбоме, мы попытались воспроизвести тот звук, который был у нас до первого альбома. Больше свободы форм, много импровизации, плюс мы пригласили Стива Маккея сыграть на саксофоне. Получилось живое выступление на студии.

Мир и любовь занимали там немного места. Мы как-то не собирались обеспечивать кому-то мир в душе. Нас больше интересовало, что происходит вокруг, насколько тоскливо все это дерьмо, и как тебя перерабатывают.

«Dirt»[24] — замечательный пример нашего поведения. Ну, представь: «Поебать на все говно, мы отбросы, нам все похуй».

Игги Поп: В апреле или мае 1970 года, когда мы вернулись в Детройт с записи альбома в Калифорнии, все изменилось. Из-за безработицы многие уезжали из города. Атмосфера здорово изменилась, и мы начали съезжать на тяжелые наркотики.

Кэти Эштон: Однажды вечером, когда я зашла в дом, там сидел совершенно незнакомый парень. Он, так сказать, просто ворвался в Веселый Дом и тусовался там в ожидании Stooges. Я решила, что это один из фанатов — он знал кучу всего о группе, очевидно, знал, где они живут, и вбил себе в голову, что они его возьмут к себе.

Оглядываясь назад, скажу, что Джеймс Уильямсон обрушился на нашу голову, как облако тьмы.

Рон Эштон: Мы встретились с Джеймсом Уильямсоном, когда играли в одной группе на концерте в институте. Его отец был бывшим военным, полковником. Ему очень хотелось вырвать Джеймса из рок-н-ролльной жизни, так что он послал сына в Нью-Йорк в школу для трудных подростков. Полковник ненавидел длинные волосы, так что нас не пускали в его дом. Но мы могли постоять на крыльце.

В следующий раз мы встретились с Джеймсом в отеле «Челси», когда писали наш первый альбом. Мы потусовались вместе несколько дней, а потом он исчез.

Когда Дэйва Александера уволили из группы, нашим басистом стал Билл Читэм, наш дорожный менеджер, который вообще не умел играть. Я показал ему пару примитивных аккордов. Он сыграл шесть концертов, а потом взмолился: «Можно я опять стану просто дорожным менеджером?»

Тогда мы начали прослушивать людей, и каким-то образом на прослушивании появился Джеймс Уильямсон. Я играл мощную, энергичную музыку, а он был куда более мелодичен, он продвинулся дальше моей манеры игры в стиле Stooge.[25] Получилось здорово — кто-то, кого я и так знаю, и кто умеет хорошо играть на гитаре.

Когда я сказал, что мы берем его в группу, первым делом он продал свой усилок за семьсот пятьдесят долларов. Он сказал, что поделится деньгами со всеми, чтобы у нас было на что есть. И когда он раздал каждому его долю, я подумал: «Отлично, у меня появилось немножко денег».

Потом ко мне приперся Игги и заявил: «Все сдают мне деньги на покупку героина и у меня есть кое-что сверх того на продажу, так что я верну тебе в два раза больше денег, если ты отдашь их мне сейчас».

Я ответил: «Не пойдет».

Но он продолжал клянчить и так меня достал, что я сказал: «Забери эти ебаные деньги, только отстань от меня!»

Скотт Эштон: Мы дружили с одним парнем, работавшим с МС5, и как-то пошли с ним на бесплатный концерт, где играли Parliament и Funkadelic. Мы тусовались за кулисами и спросили одного из членов группы, не хочет ли он покурить с нами хэша.

Мы забрались в кабину грузовика с оборудованием Parliament, и этот парень достал пакетики с белым порошком.

Я спросил: «Это кокс?»

Он ответил: «Неа, это герыч».

На моем счету тогда было немало дорожек кокса, но про герыч я ничего не знал.

Он спросил: «Хочешь попробовать?»

«Естественно».

Следующее, что я помню: я стою среди деревьев под проливным дождем. Я пытался отлить, ничего не получалось, но ощущения были классные.

Джон Адамс был чист, как стеклышко — он был строгим вегетарианцем, не пил, не курил и не употреблял наркотики. Но для нас он был и оставался старшим парнем с плохим прошлым. Когда-то он был джанки. Вел он себя, как бандит, и ему уже было двадцать семь, так что он казался нам старым.

Я вернулся домой, послушал истории про прошлое Джона Адамса, потом пошел к нему и рассказал, что со мной случилось. Похоже, я разбудил в нем червячка, которого надо было срочно заморить, типа того, потому что он заволновался и решил сходить и тоже принять. И Брат Иг тоже решил сходить принять.

Так все и началось.

Рон Эштон: Джон Адамс, наш дорожный менеджер, был бывшим джанки, он опять развязал и одновременно втянул Скотти и Игги.

Однажды я остался в Веселом Доме вместе с Джоном, и он позвал меня: «Спустись-ка на минутку!»

Я спустился в его комнату в подвале. На столе лежала кучка белого порошка размером с кулак ребенка.

Я спросил: «Класс, это кокс?»

Он склонил лицо прямо к куче, я тоже наклонился и стал смотреть на нее. Мы оба втыкали на нее, и он сказал: «Ни разу».

Я сказал: «Это героин?»

Он сказал: «Да».

Я начал: «О нет, чувак, ты же не можешь!»

Я здорово разозлился, но Джону было все равно, потому что другие ребята пошли у него на поводу, и в тот вечер они впервые нюхали героин. Я отказался. Я не подсел на это дело.

Они начали понемножку, сначала просто занюхнули, а в конце концов «Коллега», как мы называли Джона Адамса, познакомил их с ширянием. Все делалось в тайне, за моей спиной, потому что я их не одобрял. В результате я оказался изгоем.

Кэти Эштон: Первый раз, когда героин коснулся лично меня — это когда Игги позвонил мне из стремного отеля в Ромулусе, веселом квартале Детройта, и попросил принести травы. Он собирался поменять ее на героин. Игги дал мне адрес, но только когда я добралась на место, я поняла, что иду в очень стремное место.

Я постучала в дверь, открыл Игги, с ним был мой брат Скотти и какие-то вооруженные негры. Хоть я и не сидела на героине, Игги по-прежнему общался со мной. Это было очень необычно, потому что я знала, что джанки предпочитают общаться только с себе подобными.

Рон Эштон: Мой брат жил в Торчковой галерее в Веселом Доме. Там была спальня, ванная, и все было заточено под тяжелые наркотики — темно-зеленый пол, большой круглый стол, белый подвесной потолок, как в кабинетах врачей. В стиле пятидесятых. Стены были коричневые, но хуже всего был кафель в пятнах крови. И по всему полу, и на стенах были большие пятна засохшей крови, потому что когда достаешь шприц из вены, в нем остается кровь, а как его очистить? Правильно, брызнуть кровью куда-нибудь.

Так что они заляпали стены и потолок. Уфф… кровь на потолке, кровь на стенах, большие пятна, словно кто-то взял водяной пистолет и начал брызгать вокруг. Это продолжалось долго. Не сказать, чтобы все было красным, просто большие бордовые потеки, но иногда попадалась и свеженькие пятна. И кровь стекала на пол и на стол, куда они бросали ватки. Полная деградация.

Надо было бы сфотографировать все это дело, вышел бы шедевр, но я не смог побороть омерзение.

Дэнни Филдс: В 1971 году Stooges были готовы записать третий альбом. Джим Сильвер перестал управлять Stooges, потому что увлекся здоровым питанием, и это занятие приносило больше денег, чем Stooges, в которых деньги уходили как в прорубь. Так что он начал отходить от дел группы, и я стал их фактическим менеджером.

Когда я работал в «Атлантик Рекордз» в Нью-Йорке, мы решали все дела по междугородке. У Stooges были готовы песни для нового альбома, который потом назвали «Raw Power»,[26] и мне они нравились. Во мне все дрожало в предвкушении.

Так что я позвонил Биллу Харви, управляющему из «Электры», который меня уволил. Мы по-прежнему ненавидели друг друга, но поддерживали отношения, так как у Stooges все еще был контракт с его лейблом. Я сказал: «Пора определяться».

Думаю, он с самого начала не собирался ничего решать. Он просто плыл по течению.

Рон Эштон: Игги переехал из Веселого Дома в Университетские Башни в центре Анн-Арбор, чтобы быть ближе к наркосети. Веселый Дом для Игги и Скотти был слишком далеко на окраине, потому что ни у кого из них не было машины. Им надо было быть в городе, чтобы контактировать со своими.

Игги не мог водить — и не подумаешь, глядя на его координацию на сцене, но он действительно не мог водить. У нас была арендованная машина, которую мы брали на пару дней, а Игги в результате оставил ее на неделю. Полицейские поймали его, когда он ехал по Шэрон-стрит, двумя колесами по тротуару, отъехавший от квалюйда,[27] и просто сбивал все на своем пути.

Так что Игги переехал в Университетские Башни, и прямо через дорогу от него была «У Биффа», круглосуточная закусочная. Они привыкли собираться прямо у этого ебаного Биффа. Заваливались туда в три утра и принимали наркотики.

Уэйн Крамер: У нас с Игги был маленький наркобизнес. Я подключил его к моим связям в Детройте, мы использовали кое-какие его связи в Анн-Арбор, а потом пошел наш собственный наркобизнес. Народ должен был приходить в Университетские Башни и покупать у него, у меня были контакты, и мы скинулись по несколько сотен долларов и купили немало товара, ложек эдак девять. Но тут мне пришлось уехать в тур с МС5.

Рон Эштон: Игги принес чеки родителей в «Дискаунт Рекордз» и обналичил их. Бля, там было несколько сотен долларов. Потом его наконец арестовали, но его родители перевели все деньги.

Уэйн Крамер: Я рассчитывал, что, когда вернусь в город, мои деньги удвоятся, то есть у меня будет восемнадцать ложек наркоты. Типичная схема пирамиды «давайте-ка удвоим», сделка с наркотиками. Один раз она сработала. Во второй раз мне пришлось уехать в тур, а когда я вернулся, первым делом спросил свою подружку: «Ладно, где мои наркотики?» Она ответила: «Ох, ах, у Игги были проблемы с венами, он попал в больницу, деньги все пропали, наркотики все пропали».

Я пошел к нему домой, потому что я слышал только, что были большие проблемы. Дома у него всегда был полный погром. И вот я пришел к нему, а там все чисто и убрано. Его мама приходила, все вымыла и сложила вещи. Игги сильно извинялся из-за денег, говорил, что я буду первым, с кем он расплатится…

Дэнни Филдс: Мы с Биллом Харви вместе прилетели в Анн-Арбор на прослушивание нового материала Stooges, и мне казалось, что они настолько здорово отыграли, что Биллу не остается ничего, кроме как сказать: «Да, эта команда оправдывает возложенные надежды».

Я был горд и доволен.

Рон Эштон: Биллу Харви пришлось засунуть в уши затычки, пока мы играли. Он пытался быть вежливым и добрым, но явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Дэнни Филдс: Мы вернулись в отель в Анн-Арбор, и я с сияющим видом спросил: «Ну?»

Билл Харви сказал: «Если честно, полный ноль».

Так «Электра» отказалась от Stooges.

Я был в смятении. Мне-то казалось, что Raw Power гениален. «Search and Destroy» — вообще одна из величайших рок-н-ролльных песен всех времен и народов. Лучше просто некуда.

Похоже, Билл Харви на самом деле не хотел работать с группой и не видел в ней коммерческого потенциала. Здесь он был прав: чего не было, того не было. Сроду у них ничего не продавалось. Мне казалось, что они вложат деньги в искусство просто во имя искусства. Что публика в конце концов поймет эту гениальную музыку, если продолжать продвигать ее и верить в нее. Ирония в том, что, похоже, Харви был прав, потому что даже двадцать лет спустя Raw Power по-прежнему звучит слишком продвинуто.

И вот мне пришлось сказать Игги: «Они отказались от тебя».

Он сказал: «Не верю. Мы так здорово играли, и песни замечательные».

Я сказал: «Я тоже не верю, но что тут поделаешь? Они тебя не хотят».

Билл Читэм: Ронни позвонил парень из налоговой и сказал, что у группы большая задолженность по налогам. Ронни ответил: «Знать ничего не знаю».

Налоговик сказал: «Ну, лучше бы тебе узнать».

На что Ронни сказал: «Слышь, мы тут все наркоманы, мы, блядь, ни хуя не знаем, куда деньги делись».

Чувак сказал: «Ой» — и Stooges никогда больше не получала вестей от налоговой инспекции.

Дэнни Филдс: Быть менеджером Игги — адова работенка. Мы все были в Нью-Йорке, они все были в Детройте, и никто из них не смыслил в деньгах. Если честно, то денег как раз и не было. Компания им не помогала, и записи их не продавались.

У Игги были проблемы с наркотиками. Элис Купер и Stooges выступали в общем шоу, им платили полторы тысячи долларов за вечер. Подходит время выступления — и ребята Элиса смотрятся в зеркало и накладывают макияж, настоящие профессионалы. А мы смотрим за Игги, как бы чего не вышло.

И вот я его нахожу в туалете в обнимку с унитазом, из руки у него торчит игла — и мне приходится доставать ее, кровь брызгает во все стороны, я бью его по щекам и твержу: «Пора на сцену!»

Прикольно было? Да, пожалуй.

Ди Ди Рамон: Первый раз я увидел Игги на концерте Stooges в «Электрическом цирке» на площади святого Марка в июне 1971 года. Они начали очень поздно, потому что Игги никак не мог найти веняк, чтобы ширнуться. С венами у него был полный пиздец. Он осатанел и не выходил из туалета, так что нам пришлось подождать.

Игги Поп: Я сидел за сценой, искал вену и вопил: «Отвалите! Отвалите!» всем, даже своим друзьям — а они думали, мол, боже, он сейчас сдохнет, и все в таком духе.

Наконец, я выхожу на сцену и тут понимаю, что сейчас сблюю. Но уходить со сцены я не собирался — это расценили бы как отступление.

Ди Ди Рамон: В конце концов они вышли, Игги казался очень напряженным. Он весь был раскрашен серебрянкой, из одежды на нем были одни трусы. Пятна серебрянки были по всему телу, даже на волосах. Но волосы и ногти у него были покрашены в золото. Кто-то сделал из него сверкающее чучело. Они вышли и начали играть одну и ту же песню раз за разом. Единственные слова, которые звучали: «Я хочу твое имя, я хочу твой номер».

Потом Игги посмотрел на всех, сказал: «Люди, меня тошнит от вас!» И сблевал.

Ли Чайлдерс: Джери Миллер опять сидела около сцены. Своим тоненьким мерзким голоском она заорала: «Блюй! Блюй! Когда же ты сблюешь?» И он сделал это! Он сблевал. Игги всегда делал то, чего хотела аудитория.

Игги Поп: Я сделал это очень профессионально. Не думаю, что попал на кого-нибудь.

Рассел Воленски: Я стоял перед сценой. На меня наблевали. Игги попал мне на плечо.

Рон Эштон: В то время я уже привык к блюющему Игги. Обычно он прятался за усилки, но к тому моменту все уже были в курсе, что он там делает. Какая деградация…

Я отказался от мысли втолковать им что-нибудь, меня все равно никто не слушал. Например, прямо перед концертом они отнесли мой классический «pre-CBS Стратокастер» в Гарлем и поменяли его на партию герыча стоимостью в четыре сотни долларов. А мне сказали, что гитару кто-то спиздил. Мое сердце кровью обливалось. Годы спустя мой брат Скотти рассказал, как все было на самом деле. Да, к моменту концерта в «Электрическом цирке» я уже сдался…

Дэнни Филдс: Все, что касалось моих отношений со Stooges, прямо в руках разваливалось на части. Я платил за них в отелях и давал им деньги в долг на собственный страх и риск. Так продолжаться не могло. У меня просто не было денег, а взять их было неоткуда. Ходили слухи, что они грабят по выходным автозаправки, чтобы платить за дом. Потом дом снесли — и на месте Веселого Дома провели хайвей.

А потом в четыре утра раздался звонок от Stooges, они сказали, что только что проехали на четырнадцатифутовом грузовике под тринадцатифутовым мостом в Анн-Арбор.

Рон Эштон: Мост на Вашингтон-стрит был известным убийцей грузовиков. Машину вел Скотти. Он ехал примерно тридцать пять миль в час и — БАМ! Крышу грузовику снесло напрочь — ее оторвало и загнуло назад.

Я был в Веселом Доме, зазвонил телефон. «Чееегооо?»

Я тут же бросился в больницу — но ты же знаешь сестер в регистратуре, они ничего не говорят, из них можно выдавить только: «Состояние очень тяжелое, вот все, что я могу вам сейчас сказать».

Я сказал: «Вот блин!»

И пошел к мосту — там стоял грузовик, разъебанный по самое не балуйся, — потом вернулся в больницу. Прошел в приемный покой, они все там сидели, два дорожных менеджера, Ларри и Джимми, и мой брат Скотти.

Они обалденно смотрелись: Ларри с выбитыми зубами, брат со швами на языке и Джимми весь в бинтах. Я повез домой Ларри и Скотти, и Ларри сказал: «Отвези меня назад к мосту!»

Я сказал: «А? Ладно…»

Мы приехали туда, они тут же бросились обыскивать бурьян. Именно тогда я выяснил, что они закинулись красными.[28] Когда приехали полицейские, они выбросили коробку красных в окно. Так что надо было вернуться и найти ее.

Я сказал: «Вы, блядь, мудаки!»

Скотт Эштон: Никто не предупредил меня, что мост ниже грузовика на один фут. Меня выбросило из кабины ярдов на пятнадцать. Один из нас врезался в панель, выбил себе все зубы и потерял сознание. Другой влетел в ветровое стекло, заработал большую рану на голове и ходил там с окровавленным лицом. Я думал, он погиб.

Я начал: «О нет!», еще не понимая, что же случилось, а когда обернулся, увидел, что грузовик не прошел под мостом.

В этот вечер выступали без меня. Мне на подбородок наложили шесть швов. Вот что я никогда не забуду, так это шов на языке. Это была самая адская боль в моей жизни. Мне казалось, он оторвался. Я уже решил, что остался без языка.

Мост до сих пор стоит, и по нему все видно. Он перманентно разъебан.

Дэнни Филдс: Они раздолбили грузовик, музыкальные инструменты, взятые напрокат, и мост. Так что на них подали в суд владельцы грузовика, владельцы инструментов и администрация Анн-Арбора. И вот, в четыре утра они захотели узнать, что я собираюсь со всем этим делать.

Что я собирался делать? Лечь в кровать и уснуть.

Билл Читэм: В конце концов, Скотти Эштон занял денег у банды байкеров, и они начали его преследовать. Скотти был им должен, так что они собирались прийти, надавать нам по соплям, забрать оборудование и разгромить дом.

Так что Веселый Дом оказался в осаде. Мы превратили его в настоящую крепость. Забили фанерой окна на первом этаже и вооружились — дробовиками, пистолетами, винтовками — всем, до чего дотянулись.

Первые несколько дней мы выставляли часовых. Скотти решил, что не будет пока жить в доме, так что он заходил на репетиции, а потом сваливал. Прикол был в том, что мы заколотили дверь досками, и чтобы войти в дом, нам надо было сначала оторвать их, а потом прибить обратно. Так что в двери появлялось все больше и больше дырок.

Через четыре дня Скотти вернулся насовсем, байкеры ни разу не показывались, так что мы начали играть с оружием: «Черт побери, как хочется пострелять из этой штуки!»

Мы сидели на диване, а на другом конце комнаты висел плакат Элвиса. Скотти тупо пялился на него, потом взвел курок на дробовике и — БАБАХ, в Элвисе появилась дырка. Я тоже начал стрелять, и стена тут же начала напоминать дуршлаг.

Неожиданно мы услышали крик: «Прекратить огонь! Прекратить огонь!»

Мы не знали, что Джон Адамс спал в подвале. Он поднялся наверх, весь залепленный пластырем, увидел нас и начал: «Что, мать вашу, тут случилось?»

Когда мы узнали, что город собирается снести этот дом, мы сказали: «А, ну и в пизду», и расстреляли все вдребезги.

Но Ронни оставался там до самого конца.

Рон Эштон: Когда нас выгнали, Дэнни вернулся в Анн-Арбор, потому что слышал кучу страшных историй про джанки. В моей квартире Дэнни стрелял в Джона Адамса. Мы молчали об этом, потому что любили его. Но я не знал, что Джон Адамс развозит героин по всем Штатам. Иначе мне было бы слишком стремно с ним летать. После того, как Дэнни стрелял в Джона, он сказал, что пора завязывать.

Дэнни Филдс: Так продолжаться не могло. У меня кончились силы. Они были под кайфом, я был, похоже, тоже под кайфом, и я просто сказал: «Пора завязывать».

Мне этого хватило. Пора было найти настоящую работу. Так что я устроился работать в журнал 16.